Возвращение мастера и Маргариты
Шрифт:
– А это Дзержинский!
– ткнула она пальцем в бородача, свирепо вращавшего каменными глазами.
– Какой сердитый.
– Рвется возвратиться на Лубянскую площадь, - глумливо щерился Амарелло, - а вот мы ему щас покажем заслуги перед революцией!
– клыкастый наподдал лакированным туфлем склонившемуся к руке королевы монументу. Каменная громада с грохотом покатилась по лестнице, распугивая очередь. Маргарита ойкнула и с тоской оглядела отнюдь не поредевшую толпу.
Жуткое зрелище представляли бюсты, напоминавшие инвалидов на грохочущих тележках.
– Их-то за что? В связи с чем они удостоились приглашения? сосредоточилась Маргарита, припоминая злодеяния гостей.
– А за то, - скривил рот, обнажая клык Амарелло.
– За исторические ошибки.
– За компромиссы с совестью, за атеизм, за отсутствие веры в возмездие и высшую справедливость. А еще по статье "Если не добрый, то и не человек". Наша интерпретация евангельского хита, - улыбнулся Роланд. Персонаж известного вам сочинения уверял, что "все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, что каждому будет воздано по его деяниям". Да сбудется же это!
Хлопок в ладоши преобразил зал. Колонны с любопытными монстрами расступились, освобождая большой круг, в центр которого переместилось возвышение хозяев бала. Справа расположились судейские столы с полной командой служителей законности. Под традиционными плечистыми мантиями и белыми паричками Маргарита узнала Шарля и Амарелло. В роли адвоката очаровательно выглядел кот.
Напротив на скамье подсудимых сгруппировались памятники. Караул возле них несли черные демоны Аба Киллера.
Шарль стукнул молоточком, поднялся и огласил, сильно картавя:
– Поощрительный Трибунал летнего полнолуния объявляю открытым...
– Он развернул свиток.
– Слушается дело граждан: Джугашвили, Джержинского...
– О-о-о...
– застонала Маргарита, не дослушав списка.
– А где же танцы?
– Вы в самом деле полагаете, Маргарита, что топотня под музыку более любопытна?
– Осведомился Роланд без издевки, но с любопытством.
– В моей жизни, во всяком случае, она случалась значительно реже, чем судилища, обличения, разоблачения...
– Вы не достаточно разобрались в происходящем, королева. В данный момент речь идет о вознаграждении. Каждый крупный преступник тайно жаждет награды, популярности. Он жутко тщеславен и мечтает предстать героем вот такого судилища. Но этим лицам не повезло - они мирно скончались в своих постелях. Многие, дожив до глубокой старости, как печально известный вам Лазарь Каганович или Анастас Иванович Микоян. Сейчас мы лишь собираемся одарить их тем, чего лишил их другой, милосердный судия - законным возмездием. Причем, уверяю вас, из наших обвинений не ускользнет
– Печальная и скучная процедура, - вздохнула Маргарита
– Ничем вас не удивишь, - Роланд с улыбкой протянул Маргарите крошечные наушники.
– Можете воспользоваться. Только, пожалуйста, незаметно. И сохраняйте скорбное, нет, лучше глубоко возмущенное выражение на своем великолепном королевском лице. Гневайтесь, Маргарита, сверкайте очами.
Маргарита последовала совету - заткнула уши и насупила брови. В наушниках печально и торжественно зазвучал женский голос:
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит.
Крапиве и чертополоху
Украсить ее предстоит.
А после она выплывает,
Как труп на холодной реке,
Но матери сын не узнает,
И внук отвернется в тоске...
– Ахматова...
– произнесла Маргарита.
– Верно. А есть и другие записи, - прокомментировал тихо Роланд.
Мы живем под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят Кремлевского горца...
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет.
Как подкову дарит за указом указ
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него. То малина
И широкая грудь осетина.
– Мандельштам...
– прошептала Маргарита.
– Мы с Мастером часто вспоминали его.
– Мы тоже, - усмехнулся Роланд.
– Собрали вот редчайшую фонотеку. Ведь подобных записей авторского текста никто никогда не делал. Таковая стала бы смертельным приговором сочинителю. Но видите ли, королева, если рукописи не горят, то и слова не улетают на ветер. А карающий меч не ржавеет в ножнах.
– Мщение - ваша добродетель, экселенц. И моя, - Маргарита сняла наушники и обратила внимание на суд, подходивший к концу.
– Кто за высшую меру наказания для гражданина Джугашвили?
– вопросил Амарелло зал, в котором собрались свидетели - безликие скульптуры сталеваров, ученых, скотоводов, бюсты военных героев, передовиков производства с необходимыми орудиями труда в гипсовых руках.
– Я!
– ринулась Маргарита.
– Я за!
– Будем слушать дела следующих по списку подсудимых или определим меру наказания по совокупности, как групповое преступление против мироздания?
– Определим!
– снова воскликнула Марго, не узнавая звонкого и напористого своего голоса.
– Я в восхищении!
– зааплодировал Роланд.
– Что и следовало доказать. Даже ангельскому терпению приходит конец. И если кому-то там кажется, что необходимо подставлять вторую щеку, то щек-то всего две, а оплеух не сосчитать.
– Мы за реализм, жестокий реализм!
– вздохнул кот, проигравший свою миссию защитника.
– Тогда прямо к делу, - поднявшись, Роланд с вызовом посмотрел на Маргариту и протянул ей руку.
– Королева лично приведет приговор в исполнение.