Возвращение мастера и Маргариты
Шрифт:
– Понятно. Только его, вроде жена застрелила, - с невиннейшим видом уточнил кот.
– Выводы: не женись.
– А ведь в стрельбе жена вовсе не при чем, - подал голос Шарль, взобравшийся на самую высокую тумбу. Он созерцал окрестности и шлифовал ногти напильником, который извлек из оранжевого комбинезона.
– Засиделись мы тут. Приросли. Прямо "мыльная опера" с элементами триллера.
– Кажется, никто не скучал. Прелестный климат и какой дивный народ! Роланд мечтательно щурился на горящие в последних лучах стекла.
– Воруют, наушничают, завидуют, сплетничают, лгут, лодырничают в общей своей массе. Но какая широта
– Беспринципность, аморфность души, - сделал выводы Шарль.
– Любовь?
– предположила Зелла.
– В здешних краях сохранилась вымирающая традиция: мужчина и женщина любят друг друга. Чаще всего, без каких-либо на то оснований. Бескорыстно!
– Но не только это удивляет меня в россиянах, - нахмурился Роланд.
– У них у всех, кроме самых продвинутых по своей сатанинской сути индивидуумов, засела в кишках ЕГО идейка. Они и не знают, и не верят, а животом чуют все, обитающие на этом шарике - братья и сестры. Поэтому женщина, у которой фашисты расстреляли детей, протягивала хлеб пленному немцу. А самый нищий и падший бродяга делится водкой с себе подобным... Впрочем, потом его же и ограбит.
– Не преувеличивайте, экселенц. "Русская душевность" - исторический миф. А безалаберность, беспринципность - их общий родовой знак. Причем, вот обратите внимание на настоящий момент - сплошной парадокс: возрождение веры и православия сочетается с усилением общегосударственного бандитизма.
– В такой обстановке трудно работать, - гнул свое Амарелло, вжившийся в роль российского генерала.
– Не поймешь, кто за кого, кто против, кого грудью прикрывать, кого в капусту рубить.
– Кончаем прения, - объявил Роланд.
– Солнце село, сумерки сгущаются. Мы должны покинуть город под покровом тьмы. Он повел плечами, сбрасывая люминесцентный, горящий в сумерках комбинезон. Длинный дорожный плащ окутал его плечи, падая к серебряным шпорам высоких сапог. Освободились от униформы финских ремонтников и остальные члены свиты, оставшись в своем привычном московском облике.
В отдалении лязгнула металлическая дверь, прошаркали и остановились совсем близко от сидевших тяжелые шаги.
– Ага! К нам идут. Я так ждал!
– обрадовался Батон.
– Предупреждаю буду отстреливаться.
– Он вытянул лапу с оттопыренным коротким пальцем.
– Боги, о Боги!
– горестно произнес тихий голос. Между труб показался невысокий человек, растерянно отпрянувший при виде "бригады".
– Не чаял уже застать. Добрый вечер, господа...
– Добрый, добрый, товарищ, - приветствовал гостя Роланд.
– Не беспокойтесь, друзья, перед вами заслуженный Архитектор страны. Лауреат Государственной премии. Автор этого строения. А тут...
– Роланд обернулся к своим спутникам.
– Представлять никого не надо, - остановил его Архитектор.
– Знаю, наслышан, послан специально к вам. Впервые получил увольнительную на двадцать четыре часа... Бродил по городу, в основном, провел время здесь... Вы позволите?
– Он опустился на угол какого-то люка.
– Устал.
– Вам, разумеется, хочется объясниться после двадцатилетнего молчания?
– Вскинул бровь Роланд.
– Два десятка лет на размышление - совсем не много. Но как историческая дистанция дает повод для подведения
– Я подвел...
– Архитектор достал из кармана темного пиджака, сшитого по моде тридцатых в одном из лучших салонов Европы, большой платок и отер покрытый испариной лоб.
– Но, увы, объяснить ничего толком не могу... Вы ведь ждете чистосердечного признания?
Шарль вздохнул, Амарелло плюнул вниз, Батон пожал плечами - мол, по фигу нам ваши признания, уважаемый. Не пальцем деланы и не тем, чем вы.
– Так вот...
– Архитектор собрался с духом: - Признаюсь: если бы довелось все начать сначала, я бы поступил точно так же.
– Он хотел смело взглянуть на Роланда, но опустил глаза.
– И Храм бы разрушили?
– поинтересовался Роланд.
Архитектор молча кивнул, склонив голову.
– Конечно, я закрывал глаза на отдельные факты...- робко заговорил он, постепенно вдохновляясь.
– Не хотел верить ходившим домыслам, слухам. Нельзя ведь творить великое, плутая в сомнениях. Только на полной самоотдаче можно служить идее!
– И как идейка? Ваш Дом называют "братской могилой". Могилой ваших столь же прекраснодушных, приверженных идее соратников. Сатанинская ирония!
– расхохотался Роланд.
– В связи с противостоящим объекту Спасителя местоположением, я бы присвоил ему особое звание: Дом Сатаны-искусителя. Причем, после того, как не без вашей помощи ликвидировали Спасителя, главенствовал сатана более полувека.
– Жаль, Дворец с шестисоттонным вождем не успели соорудить, - ввернул кот.
– Было бы очень стыдно. Вообразите - все сейчас только бы и думали о том, как демонтировать статую и спорили, насколько оскорбляет она чувства соотечественников. Возникли бы противоборствующие фракции, а какой-нибудь способный юноша разработал бы свою методу уничтожения.
– Не моя вина, что Дворец не успели построить. Теперь другие, как вижу пристрастия. Монументально, ничего не скажешь.
– Архитектор кивнул на темную громаду странного памятника.
– И в чем, скажите мне, разница?
– Никто ничего не взрывал. Исказили облик города, потратились - это да. Себя возвеличили и прославили более, чем историческую персону, возможно. Но для возведения монумента не снесли этот, допустим, ваш дом. Роланд с укоризной взирал на человека в старомодном, но весьма качественном, костюме.
– А ведь вас наградили Даром.
– Я не предавал себя. Работал не за страх, а за совесть...- тихо вздохнул обвиняемый.
– Далась вам эта совесть! И не заметили, как от нее избавились. Вроде блудливой девственницы, потерявшей тяготившее целомудрие.
– нахмурился Роланд.
– В ближайшие полвека поразмыслите над тем, в чем состоит смысл упомянутого вам понятия. Ознакомьтесь с романом Горчакова. Уверяю, у вас появятся новые соображения относительно собственной персоны.
– Охотно прочту, - согласился Архитектор.
– Ваша увольнительная заканчивается. Кажется, вы здесь по делу?
Роланд посмотрел на бумагу, торчащую из кармашка архитекторского пиджака.
– Тысяча извинений! Отвлекся беседой. Вот...
– стараясь не смотреть в лицо Роланду, он протянул конверт.
– Лично вам... За сим, разрешите откланяться...
Пятясь, озираясь на странную компанию, усталый человек отступил в темноту и скрылся за углом.
– Тоже мне, красный дипкурьер!
– фыркнул кот.
– Мы отбываем, экселенц?