Возвращение мертвеца
Шрифт:
Сострадание, жалость? К кому? К Лурдесу, или ко мне, или к нам обоим? Или ко всем душам, загубленным в «Риггер-холле»?
Значит, ко всем. К Роанне, к Эрану Хелму, к Долорес. К Кристабель, оставившей пометки в школьном журнале. Почему она это сделала? Что это было – проявление взрослого высокомерия или зарождающееся предчувствие? Она ли преследовала меня, или же ее голосом вещал иной разум, какое это теперь имеет значение? Милосердие – вот что важнее всего. Милость ко всем, кто остался жив, к Эдди и Полиамур.
К ним всем и ко мне.
И больше всего – к нему, невидимому ребенку, который
Лурдес закрыл глаза. И вдруг резко их открыл; в его глазах появился холодный голубой свет. На меня смотрел Мирович.
«Жалость – не самое главное твое достоинство, Данио-сан».
Верно, сказала я себе. Боги свидетели, я этого не забуду. Ради них. Ради всех детей.
Я снова взмахнула мечом. Это был великолепный удар – я вложила в него все силы. Мое ка издало вопль, короткий и резкий, как крик сокола или боевой клич уличного кота. Хлынула кровь; она била фонтаном вверх – это была кровь из артерии. Джафримель быстро оттащил меня назад, когда из шеи Лурдеса взметнулась мощная струя. Меч запел, завизжал, отбрасывая искры, металл словно ожил – по нему побежали бело-голубые молнии. Кровь лилась ручьем, но клинок оставался чистым и сияющим; я не помню, как убрала его в ножны; наверное, он сделал это сам.
Пронзительно вопя, Мирович отчаянно боролся за жизнь, его ка лихорадочно кидалось во все стороны в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, чтобы остаться жить; эктоплазма горела и покрывалась пузырями. Я стояла, вцепившись в плечо Джафримеля. Он по-прежнему не задавал мне вопросов, лишь молча смотрел и ждал, когда иссякнет река крови и эктоплазмы. В воздухе противно запахло блевотиной.
– Джафримель, – твердо сказала я. – Сожги его. Пожалуйста. Сожги дотла.
Просить дважды не пришлось. Падший демон поднял руку, из которой вылетело яркое пламя. Сначала оно, словно красная жидкость, сползло на забрызганный кровью пол, где сразу с шипением начали выгорать брызги крови. В воздухе поплыл сладковатый запах, словно кто-то жарил свинину. На темных стенах столовой заплясали, извиваясь, черные тени. Стало невыносимо жарко; от жара начал скручиваться и чернеть линолеум, краска на потолке покрылась пузырями, которые лопались один за другим.
Наконец огонь начал понемногу ослабевать. Я уткнулась лицом в плечо демона.
– Сейчас ты исчезнешь, – глухо сказала я. – Прошу, побудь со мной хотя бы одну минуту, пожалуйста, только одну минутку, секунду…
– Данте, – сказал он и нежно погладил меня по волосам. – Я услышал твой зов. И попытался тебе ответить.
– Пожалуйста, хоть несколько секунд, – шептала я, уткнувшись в его пальто.
Джафримель обнял меня за плечи. Я глубоко вдыхала запах корицы и амберного мускуса, этот смертельно опасный, нематериальный аромат демонов. Я наполняла им легкие, словно живительным воздухом.
– Побудь со мной, прежде чем я сотру в порошок это проклятое место.
– Успокойся, – ответил Джафримель. – Я здесь, я всегда был рядом с тобой. Я же говорил тебе: ты не бросишь меня
Я закрыла глаза. Внезапно в ногах появилась слабость. Мировича больше нет, Келлермана Лурдеса больше нет. Джейса больше нет. Круг замкнулся.
Окончательно потеряв силы, я начала падать, но Джафримель подхватил меня на руки, что-то шепча мне в ухо. И тогда я начала плакать. Рыдания сотрясали меня так, словно мое тело рвал зубами хищный зверь. Я плакала, лежа на руках демона, в столовой, где в воздухе плавал кровавый дым, где повсюду лежали хлопья пепла, оставшиеся от того, кто когда-то был Келлерманом Лурдесом; из разбитых окон в комнату врывался холодный ветер, он подхватывал пепел, и тот кружился в воздухе. Я плакала до тех пор, пока не обессилела, а потом впала в тяжелое забытье, прерываемое лишь тихим голосом Джафримеля, который что-то шептал мне, унося прочь от места побоища и смерти, – после того как бушующее пламя и демон стерли с лица земли царство кошмаров и ужаса под названием «Риггер-холл».
Глава 37
В окна полицейского участка струился солнечный свет, но кабинет Гейб освещали лампы дневного света. На столе шуршали бумаги, в мусорной корзине лежали две пустые бутылки из-под бренди да кучка серого сигаретного пепла.
– Ну и натворила ты дел, – сказала Гейб, скрестив на груди руки. – Ты напрочь уничтожила «Риггер-холл», от него даже щепки не осталось. А уж труп мы даже искать не стали. Таким образом, все, что у нас есть, это твое слово…
– Новые убийства были? – спросила я. – Нет? Отлично.
Гейб вздохнула.
– Я верю тебе, Дэнни. Просто я… черт возьми. Ты знала, да? Знала, что это было ка пожирателя?
Я пожала плечами, глядя на ее стол. Что я могла ответить? Я должна была замкнуть этот круг, и я это сделала. Почему? Может быть, потому, что оказалась самой сильной, а может быть, просто по воле случая.
Какое это имеет значение? Все позади. Дело закончено. Я больше не слышу тихого шепота Кристабель. Надеюсь, там, где она сейчас, ей хорошо.
Из соседних комнат доносились телефонные звонки; я слышала, как кто-то повысил голос, добираясь до кульминации анекдота. Послышался дружный хохот. Меня окружали запахи людей, от которых я защищалась своим демонским ароматом.
Теперь я знала, как это делается.
– Прости, Гейб. Он был… это было…
Лежащий у меня на коленях меч тихо зазвенел. Откинув со лба прядь черных волос, я спрятала ее за ухо.
– Понимаешь, любой человек мне бы только помешал. Если бы ты направила мне на помощь отряд копов, от них мокрого места не осталось бы.
Странное дело: мой голос звучал твердо и уверенно. Я сглотнула слюну.
– Должно быть, еще в школе Келлер начал превращаться в естественного пожирателя, а Мирович только ускорил этот процесс. Скорее всего, Келлер думал, что его ка крепко спит и не проснется, поэтому считал себя в полной безопасности. Так он и прожил все десять лет, думая, будто Мирович погиб, и держась от Сент-Сити и «Риггер-холла» как можно дальше. Его дяде даже удалось раздобыть для себя дипломатическую должность в Пучкине – чтобы забрать с собой племянника, как я думаю.