"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

Кржижановский Сигизмунд Доминикович

Как это часто бывает в жизни, одна беда приводит за собой другую и одна смерть открывает дорогу другим смертям. За последние три-четыре года Кржижановский потерял отца, мать, сестру и дядю - брата отца, Павла Александровича. Смерть последнего была для него большой моральной утратой. Дядя видел в молодом человеке нечто отличавшее его от других юношей, ценил его ум, разносторонние способности. У Павла Александровича была небольшая усадьба под Киевом с прекрасным садом, в котором он разводил редкие сорта роз. Он вообще был опытным садоводом-любителем, выписывал книги, вел переписку с другими садоводами, давал консультации. В семье Кржижановских его любили и приезды его встречали с радостью: дядя вносил в дом живую струю. Мать, всегда чем-то опечаленная, не получившая удовлетворения в замужестве, в его присутствии оживлялась, молодела, смеялась.

Усадьбу и какую-то

сумму денег дядя завещал племяннику, но от его щедрот остались лишь старый деревянный письменный стол, попавший в печку и давший иззябшим людям немного тепла, да чесучовый пиджак. В весенние и летние дни этот пиджак бессменно служил Кржижановскому. Должно быть, дядя был довольно полным, так как пиджак висел на племяннике, как на вешалке, подчеркивая его худобу.

V

Несмотря на трудные условия, холод и голод, культурная жизнь в городе крепла, развивалась, принимая широкий размах. Уже Марджанов показал в драматическом театре замечательную постановку Лопе де Веги "Овечий источник". Уже прошли вечера древней литературы, средних веков, Возрождения, немецких романтиков; прозвучали Шекспир и Шиллер, отмечены юбилеи Франциска Ассизского и Данте.

Наши концертные выступления принимались рабочей, красноармейской и интеллигентской аудиторией с все возраставшим интересом и успехом. В них участвовали такие мастера, как Генрих Густавович Нейгауз, обычно с блеском исполнявший "Половецкие пляски" Бородина, певица Караулова, чудесная исполнительница партии Шамаханской царицы из "Золотого петушка", певцы из оперного театра и другие. Мне всегда боязно было смотреть на иззябшие руки молодого Нейгауза. Он играл в перчатках с отрезанными пальцами. До выхода на сцену все сидели в зимних пальто, шапках, ботах и валенках, но выступали перед публикой в строгих парадных платьях, стараясь придать концерту праздничный, торжественный характер.

В театральных школах молодежь бурлила, мечтая и споря о новом театре, новых пьесах и постановках. Приходилось менять привычный театральный школьный репертуар. Психологические драмы, тонкие переживания никого не интересовали. Захватывали пьесы с революционным содержанием, яркие комедии с острыми ситуациями. Система Станиславского номинально еще существовала, но утратила свою сущность. Оставался этюдный метод, но характер этюдов, их содержание и исполнение были иными.

Я с удовольствием вспоминаю свою постановку фарса "Адвокат Патлен" [101] . В работе мне помогала одна из моих учениц, Вера Строева [102] , тогда уже обнаружившая режиссерские способности и смелую выдумку. Небольшого роста, с огромными быстрыми глазами, очень легкая в движении, она поспевала всюду, где намечалось что-нибудь интересное, зажигая товарищей рассказами о последних новостях в художественной жизни города.

101

«Адвокат Патлен» — один из серии знаменитых французских фарсов («про Патлена») ХV в.

102

Строева Вера Павловна (1903—1988) — режиссер, кинодраматург.

Кржижановский преподавал в Государственном музыкально-драматическом институте имени Лысенко и в еврейской студии. У молодежи он пользовался популярностью и любовью. Его лекции посещали не только студенты, но и заинтересованные слушатели со стороны.

Однажды в еврейской студии была получена партия кем-то пожертвованной одежды и обуви. Сигизмунду Доминиковичу предложили подать соответствующее заявление. Он написал: "За лекцию о Глинке прошу ботинки, за подход с литературной стороны - штаны". Перед отъездом в Москву ему удалось получить в студии еще и демисезонное пальто, очень поношенное, неопределенного цвета, но зато по росту.

VI

Несмотря на то, что политическую жизнь города лихорадило, наробраз не снижал активности. Но задания его часто носили неожиданный, аварийный характер, что, конечно, сказывалось на качестве выполнения их.

Участие в одном таком задании стоило мне напряжения, о котором я и сейчас вспоминаю не без волнения. Мне предложили выступить в бывшем Соловцовском театре в большом концерте с чтением революционного стихотворения поэта Казина. Вручили мне стихи за день до концерта. Об отказе не могло быть и речи: моя фамилия стояла

на афишах, писанных от руки и расклеенных по всему Крещатику. А между тем я привыкла подготовлять исполнение произведения загодя, хотя бы за два дня, и потому не доверяла своей памяти, не говоря уже о беспокойстве за качество работы. Наступил вечер... Я на сцене перед переполненным залом, произношу с трепетом первую строчку: "Я медный вопль тревоги...", за ней вторую, третью и вдруг теряю рифму, за исчезнувшей рифмой исчезает весь текст. Меня охватывает ужас, хочется самой исчезнуть, провалиться сквозь пол. Кровь приливает к корням волос. Не знаю, что делать. Уйти? Продолжать? Но что говорить? И тут меня осенило, какая-то сила подхватила, я начала импровизировать - очень нескладно, но с какой-то непостижимой силой, убедительностью, какой в себе до сих пор не подозревала. Помню, что часто повторяла строчку: "Я медный вопль набата... Бам... бам, бам". Вероятно, это длилось несколько секунд. В сознании с удивительной ясностью возникла третья строка, а за нею и весь текст. Я начала все снова. Охватившее меня волнение придало исполнению яркую выразительность и силу. По окончании зал бушевал от аплодисментов, криков, требований повторить. А я, добравшись до кулис, почувствовала, что ноги меня не держат и что меня подхватили чьи-то услужливые руки. Придя в себя, я с трудом добралась домой и тут же, не раздеваясь, повалилась в постель и крепко заснула. На другой день встретивший меня Дейч спрашивал: "Говорят, вы вчера потрясающе читали. Что такое вы читали?" Пришлось открыть правду о причине успеха.

Очень напряженная работа с постоянно меняющимся репертуаром привела к тому, что я совсем потеряла сон. Меня устроили в первый открывшийся к тому времени дом отдыха в Киево-Печерской лавре. Так же, как и я, в Лавре жил известный литературовед - специалист по Достоевскому профессор Чиж с женой. Жена жаловалась на отсутствие удобства в Лавре, плохое питание и все увеличивающееся нервное расстройство мужа. Через три дня они уехали. Я осталась одна на весь дом в предоставленной мне огромной комнате со сводчатым потолком и стенами такой толщины, что в оконном проеме могла поместиться двухспальная кровать. Из Лавры выехали и высшие духовные чины, и администрация: осталось несколько не знавших куда себя определить монахов. Они обычно показывали редким посетителям пещеры, усердно посещали службы в церкви и выполняли задания по хозяйству.

Навсегда запомнился мне один монах. В черной длинной рясе, с огромной черной гривой волос, с черными пылающими глазами, он клал поклоны с неистовой дикостью, как будто и впрямь был одержим злым духом и тщетно пытался изгнать его из себя. Он падал на пол так, как пловцы бросаются в воду, - широко распластывая руки, бился головой о каменные плиты пола, затем с таким же неистовством вскакивал и снова падал.

С пещерами я познакомилась впервые. Они произвели на меня тяжелое, горько-обидное впечатление. Страшно было за силу человеческого духа, отданную религиозному безумию и изуверству. Какая жестокая нелепость. На земле все сияло радостью. В широких кронах деревьев шумела зеленая листва. Днепр спокойно катил свои синие воды, воздух звенел от птичьего гомона, а человек уходил под землю в вечный мрак и глухое молчание. И делал это во славу Бога.

Хотя Лавра расположена довольно далеко от города, меня навещали, иногда приносили кое-что из еды.

Приходили и Буцкий с Кржижановским. Я как-то пожаловалась им на то, что в первые два-три дня я с непривычки всю ночь просыпалась от звона чудесных мелодичных курантов Лавры: они отзванивали каждые четверть часа. Кржижановский написал об этих курантах стихотворение "Восемь звонов восходящих, восемь звонов нисходящих". Буцкий положил его на музыку. Это было единственное стихотворение, услышанное мною в те киевские годы. Говорили, что Кржижановский пишет стихи, но никому не показывает и не любит говорить о них.

Только после смерти Сигизмунда Доминиковича, разбирая его архив, я нашла две тетради его юношеских стихов. Очевидно, это была проба пера, тщательная подготовка к предстоящей литературной работе. Впоследствии С. Д. пользовался стихотворной формой только при переводе зарубежных поэтов и для своих оперных либретто: "Поп и поручик", "Суворов", "Фрегат "Победа"". В стихах ранних лет чувствуется влияние таких поэтов, как Александр Блок и Саша Черный. Вполне оригинален и интересен небольшой, из восьми стихотворений, цикл "Философы". Каждому философу отведено особое стихотворение, в котором автор пробует перевести на язык образов сущность системы данного философа.