Возвращение на Алу
Шрифт:
— Поскольку перемещения на Алу посредством телепорта «куламоэно» невозможны теперь ниоткуда в связи с ее гибелью, мы жертвуем одним межпланетным судном, на котором отправим на нашу родину обвиняемого Тассатио. Он сможет искупить свою вину, оставив на Але предупреждение для потомков.
Настает очередь третьего судьи читать свой эпизод решения заседательной комиссии:
— Предупреждение это должно быть материальным, заметным и бросаться в глаза. Оно должно быть таким, чтобы это побудило забывших свое прошлое жителей Пристанища искать корни их расы, размышлять
Я чуть с помоста не рухнул. Экий высокий штиль, рехнуться можно! Пииты сочиняли мне приговор, не иначе! Толпа безмолвствовала, внимая.
И вновь заговорил первый судья:
— Лишь в этом случае мы сочтем его раскаяние правомочным и не предъявим обвинение его соучастнице, чье имя в интересах следствия не фигурирует в судебных протоколах, — он как-то нервно окинул взглядом колыхавшуюся за оцеплением людскую массу. У меня мелькнула дикая по своей неправдоподобности мысль, что имя соучастницы не фигурирует в их протоколах не только в интересах следствия. — Имя же Тассатио в списках Храма Аллийцев будет очищено от обвинения и обновлено.
Спасибо, сердечные! До смерти не забуду. Уважили так уважили!
Ну все, теперь дружные овации, на поклон — и по домам.
После 267-й ночи
Стало немного легче. Тошнота из-за недавних перегрузок и невесомости неохотно отступила: включилась система гравитации. Сама включилась. А может, по их указке.
Я смог выкарабкаться из кресла и доковылять до иллюминатора.
Назад, на ту проклятую третью планету, смотреть не буду: я дал себе этот зарок еще в тюрьме, за день до приведения в действие приговора. Не буду — и все.
Бесконечное черное пространство без верха и низа, без «право» и «лево». Словно россыпь пластинок слюды, впаянных в черное вулканическое стекло, то дальше, то ближе посверкивают звезды. Миры, миры, миры… Отсюда все выглядит иначе, но узнаваемо. Пропади оно все пропадом, кроме вон той… Сверлит меня единственным красноватым глазком, ждет… Моя родина, моя Ала, Горящая… Да иду я, иду! Что ты такая нетерпеливая?
Вспомнился последний штришок заседания по моему делу. Я слышал краем уха, как судьи совещались, погружать или нет меня в сон во время перелета. И приняли решение не погружать. Да и то верно: если за столько времени в камере-одиночке не свихнулся, то чего уж тут…
После 270-й ночи
Иногда мне казалось, что я все-таки постепенно схожу с ума. То, что я привык к замкнутому пространству в тюрьме, еще ни о чем не говорило. Там же у меня не было осознания, что камера моя мчится через громадные расстояния в космическом вакууме.
Я только теперь сообразил, что по-прежнему веду отсчет от той ночи… Но та ночь достойна, чтобы вести от нее последний отсчет.
Впервые в жизни не бунтую.
Обрати
Впрочем… с кем еще мне говорить в этом челноке? Ближайший разумный источник сейчас, наверное, уже в четырех биллионах ликов от меня. Связь — односторонняя.
Я счастлив тем, что больше никогда не увижу ни сородичей, ни синюю планету. Неласковый, полный опасностей и совсем еще дикий мир приютил нас, но не стал мне ближе и понятнее. Да, там прекрасные горы, безбрежные моря, полноводные реки. Саэто сияет ярче, а по утрам заря, свет которой заливает новые города, тиха и нежна, как вздох младенца. Но я не хотел замечать этого, я подавлял в себе любое теплое чувство к Пристанищу. Это была бы измена моей родной планете…
Небо, небо… Рубин, освещенный Саэто, стал сегодня еще ярче. И еще больше. Сколько же еще ночей до него? Пять? Шесть?
После 272-й ночи
Воля начала изменять мне. Я едва не увидел сегодня сон (я запретил себе сны!), а проснувшись, едва не посмотрел в ненавистный задний иллюминатор. Сородичи наблюдают за мной, и я не желаю выказывать им свою слабость.
Сегодня рубиновый шарик в иллюминаторе астронавта-смертника стал еще больше. Ала ждет меня…
Проклятье. Ноет что-то в груди. Сердце? Робость? Наконец-то я узнал, что это такое, если это оно. Правда ли я боюсь увидеть то, что сегодня начало было мне сниться? Своими глазами узреть картину, с которой ни в какую не хочет примириться разум?
Оу, братишка, это смешно! И нелепо. Смирись, ты это все равно увидишь, очень скоро увидишь!
273-я ночь
Решил не спать. Свет в челноке автоматически отключался в определенные часы, но я прекрасно вижу и в темноте. Как все бывшие заключенные. Мне ли жаловаться после стольких циклов, проведенных в одиночке?
Тот человек, который приходил в мою камеру не для того, чтобы свести со мной счеты, а вообще непонятно для чего, сказал мне сущую ерунду. Я ему не верю. Будь он прав, я бы помнил хоть что-то о каких-то прошлых своих злодеяниях, а я не помню ничего. Значит, ничего такого не было. Прожив единственную жизнь, все умирают безвозвратно, кто-то раньше, кто-то позже. Мне вот выпало раньше. Но я не жалуюсь. Не всякому есть что вспомнить даже в девяносто лет, а я могу надиктовать на сотню романов в свои тридцать четыре.
А еще мне представилась возможность вырваться и умереть на родине, что я и сделаю, как только прилечу. Неужели они думают, что я кинусь исполнять их дурацкие, больше похожие на розыгрыш, условия?!
После 274-й ночи
Шар Алы занимает все пространство во всех фронтальных иллюминаторах челнока.
Наверное, теперь эти недоноски жалеют, что дали мне шанс. Да я подох бы от зависти, глядя на себя оттуда, откуда молча взирают сейчас на меня они. Увидеть родину хотя бы напоследок!