Возвращение на Подолье
Шрифт:
— А теперь, Валек, расскажи нам, что такое перестройка. Меня посадили еще при Хрущеве, — прохрипел старческий голос.
Из-под груды засаленного тряпья показалась плешивая голова, а затем худосочное тело, покрытое чешуей псориаза.
— О-о-о, Равиль проснулся, — обрадовался Калуга. — Поговори с новенькой, ана симпатичная, — закончил словами, от которых по камере прошел сдавленный смех.
Похожий на паука, сверкая радугой чешуи, Равиль сел на нару по-турецки скрестив ноги. Из-под черных сатиновых трусов выглядывали худые колени с вытатуированными звездами.
— Ну, давай, овца, расскажи
Новичок уже начал улавливать, что его оскорбляют. В груди ёкнуло и впервые к сердцу подкатила волна страха.
— А х… его знает. Менты пахать не заставляют, в магазинах все есть, но все дорогое. Говорят, за границу можно свалить даже с судимостями.
Старый уголовник, улыбаясь хищной улыбкой, молча слушал. Внезапно он весь как-то напрягся. В желтых глазах вспыхнули злобные огоньки.
10
Едят
— Ты, овца, сам ни х… не знаешь. За границу свалить… Так тебя и выпустят. Ани только так базарят, а на самом деле только заявление подашь, через неделю опять на зону закроют.
Тема выезда за границу вызвала оживление. Один из заключенных возбудился больше всех.
— Они выпустят с пулей в башке на тот свет. Я в Алма-Атинский ВОВИР сто раз ходил. Хотел к братану в Германию уехать. Как только вызов пришел, они меня в ментовку забрали. Товарили две недели, пока не заставили на себя взять магазин. Свидетелей туфтовых нашли, короче, все сделали по уму. Теперь у меня шестая судимость. Ха-ха, выпустят! Нет! Я пайду другим путем. Автомат, пару гранат, на самолет и в Турцию.
Кто-то из заключенных его перебил.
— В Турцию или в другую страну валить нада с деньгами. Кому ты там без денег нужен.
— Может ты не нужен, а я себе найду место. Мне лишь бы свалить, а там уже через неделю буду в наемной армии. Мне похер за какую власть воевать. Лишь бы дали автомат и деньги платили.
Север, который разговаривал мало, которого все в камере боялись, как бы рассуждая с самим собой, произнес:
— А мне следак прошлый раз базарил, что на этот раз дадут вышку.
В камере воцарилось гробовое молчание. В один момент все ощутили фантастичность обсуждаемой темы и реальность происходящего. Вспыхнули и погасли искры надежды выбраться из бездны на свободу. Старый рецидивист разрядил обстановку. По опыту он знал, что в такие моменты в камере чаще всего вспыхивает бунт. Заключенные или схватываются между собой, или оказывают неповиновение администрации. Он понимал всю бесполезность бунтов в тюрьмах. Всех до единого разбросают по карцерам, изобьют и камера будет расформирована. Ему не хотелось побоев. Не хотелось перебираться в другую камеру, где опять предстоит ожидать очереди в получении нижнего места.
— А где ты, малай [11] , жил в Караганде?
Он назвал по-татарски заключенного сынком, что немало удивило находящихся в камере.
— Я? — переспросил тот, — я жил в Майкудуке [12] ,
— О-о-о, малай, так мы с тобой земляки, — подмигнул Равиль. — Меня последний раз с магазина “Колос” забрали, — сказал, несмотря на то, что забирали его двадцать пять лет назад, когда еще не было микрорайона под названием “Майкудук”. — Ой-бай, — не переставал деланно изумляться Равиль, — я земляка нашел!
11
Сынок
12
Майкудук - один из районов Караганды, он представляет собой микрорайоны, расположенные вдоль длинной улицы, которая спускается вниз по холмам.
Играя мускулатурой, потягиваясь, словно леопарад, сел в позу индийского раджи Полковник. Каждый из рецидивистов, имеющих в камере вес, через определенные промежутки времени о себе напоминали.
— Ну, ты, Равиль, канечно не допустишь, чтоб твой земляк спал на цементе. Забирай его к себе, а то я смотрю сейчас ему грузин место предложит. Как, грузин?.. По твоим глазам вижу, что угадал.
Заросший щетиной, могучего сложения грузин Важа лежал не втором ярусе. В разговоре он участия не принимал, но и не спал, беспокойно ворочаясь под одеялом.
— Канечно, дарагой. Какой разгавор. У меня места хватит. Прозвенит звонок, залезай ко мне.
Новенький, наблюдая какой ажиотаж разгорелся вокруг его персоны, признательно улыбался. Непроходимый ум порождал радость, что эти бывалые люди вот так не могут его поделить. Единственное, что ему было неприятным, это псориаз Равиля. Он лихорадочно искал выход.
— Я лягу с земляком… Равиль, с тобой. С грузином не высплюсь. Придется всю ночь на боку курить.
Наивные слова опять вызвали в камере волну приглушенного смеха. Опять новенький расценил этот смех, как результат удачной шутки. Впереди была первая ночь в тюрьме.
VI. Прощай, Жмеринка
Жмеринку Франц Бялковский покидал без сожаления, с огромным моральным облегчением. Первая выставка его картин в Черновцах провалилась. Модернистские картины, далекие от сюрреализма, вызвали бешенство у критиков. Авантюра с подменой картин в последний момент ему удалась, но на дальнейшей учебе в художественном училище можно было поставить точку. Что касается его любимого полотна с диким для худсовета названием “Революция на земле глазами марсиан”, — эта картина сыграла решающую роль в его судьбе. Картину изъяли, а его, подающего надежды художника, неделю таскали в КГБ, прежде чем отпустили домой в Жмеринку.
Город жил скучной провинциальной жизнью. Молодые ребята с горячей кровью дурели от скуки. По вечерам неуго — монные собирались на пятаке, накачивались дешевым портвейном и отправлялись на вокзал встречать и провожать поезда, видевшие огромный мир. Иногда молодые парни с известного в Жмеринке района, именуемого “Корчевкой”, собирались в банду и, неизвестно по какой причине, шли бить “угольницких”. Часто на пруду под названием “Позняк” по ночам разыгрывались в самом прямом смысле кровавые баталии.