Возвращение на родину
Шрифт:
– Она и сама говорит, что не хотела. Но факт остается фактом: она ее все-таки прогнала.
– Поверь, что она раскаивается, и пошли за ней,
– А если она не придет?
– Ну, это и будет значить, что она виновата. Значит, у нее в обычае долго питать вражду. Но я ни на минуту этого не допускаю.
– Хорошо, я сделаю, как ты говоришь. Подожду день-два, не дольше двух, во всяком случае; и если она за это время сама мне не напишет, я ей напишу. Между прочим, я надеялся повидать сегодня Уайлдива. Он что, уехал куда-нибудь?
Томазин слегка покраснела.
– Нет, - сказала она, - просто пошел погулять.
–
– О, мне никуда не хочется выходить. И потом, как я оставлю маленькую.
– Да, да. Я, видишь ли, хотел и с твоим мужем тоже посоветоваться, степенно проговорил Клайм.
– По-моему, не стоит, - быстро ответила Томазин.
– Толку из этого не будет.
Клайм внимательно посмотрел ей в лицо. Томазин, конечно, не знала, что ее муж был как-то замешан в событиях этого трагического дня, однако по ее манере можно было предположить, что она скрывает подозрение или догадку о прежде бывших нежных отношениях между Уайлдивом и Юстасией, о которых на Эгдоне давно ходили слухи.
Но разобраться в этом Клайм не мог и встал, собираясь уходить, еще в большем сомнении, чем был вначале.
– Так ты напишешь ей через день-другой?
– настойчиво повторила Томазин.
– Я всей душой надеюсь, что это несчастное раздельное житье у вас скоро кончится.
– Напишу, - сказал Клайм.
– Поверь, оно мне и самому не сладко.
Он простился с Томазин и стал подниматься в гору к Блумс-Энду. Прежде чем ложиться спать, он сел к письменному столу и написал следующее письмо:
"Моя дорогая Юстасия! Я решил повиноваться сердцу, не слишком прислушиваясь к голосу рассудка. Хочешь вернуться ко мне? Вернись, и я никогда не помяну о прошлом. Я был слишком строг, но, Юстасия, - была же и причина! Ты не знаешь и никогда не узнаешь, чего мне стоили эти гневные слова, которые ты навлекла на себя. Все, что может обещать честный человек, я тебе сейчас обещаю, а именно, что больше не заставлю тебя страдать из-за того, что было. После всех клятв, что мы друг другу давали, мне кажется, Юстасия, мы остаток жизни должны провести в том, чтобы постараться их исполнить. Так приходи же ко мне, даже если еще держишь на меня обиду. Я думаю о твоих страданьях в то утро, когда мы расстались, я знаю, они были непритворными, и думаю, что с тебя довольно. Наша любовь не должна умереть. Для чего было давать нам обоим такие сердца, как не для того, чтобы мы любили друг друга? Вначале я не мог позвать тебя, Юстасия, потому что не мог отогнать подозрения, что тот, кто был с тобой тогда, пришел к тебе как любовник. Но если ты придешь и объяснишь некоторые странности, я уверен, ты легко сможешь доказать свою честность. Почему ты до сих пор не пришла? Ты думала, я не стану тебя слушать? Но как могла ты это подумать, помня наши поцелуи и клятвы, которыми мы обменялись под летней луной? Возвращайся же, тебя ждет горячий привет. Я не могу больше думать о тебе плохо, я только и делаю, что стараюсь тебя оправдать.
Твой муж - сейчас, как и всегда. Клайм".
– Ну вот, - сказал он, кладя письмо на стол, - одно правильное дело сделано. Если она не придет до завтрашнего вечера, я пошлю это ей.
Тем временем в доме, который он недавно покинул, сидела Томазин и тяжело вздыхала. Верность мужу побудила ее скрыть от Клайма свои подозрения в том, что интерес Уайлдива к Юстасии не кончился и после его
Когда немного позже Уайлдив вернулся со своей проходки в Мистовер, Томазин сказала:
– Дэймон, где ты был? Я уж прямо напугалась, - думала, ты в реку упал. Не люблю быть дома одна.
– Напугалась?
– сказал он и потрепал ее по щеке, словно она была каким-то домашним животным.
– Я думал, тебя ничто не может напугать. Ты, наверно, просто загордилась и не хочешь больше здесь жить после того, как мы стали состоятельными людьми. Это, конечно, канительное дело - приобретать новый дом, и я не мог быстрей его кончить: вот будь у нас не десять тысяч фунтов, а сто тысяч, чтоб можно было в расходах не стесняться, ну, тогда не пришлось бы так долго ждать.
– Нет, я готова ждать - лучше еще целый год здесь жить, чем хоть капельку рисковать здоровьем малышки. Но меня беспокоит, что ты так пропадаешь по вечерам. У тебя что-то на сердце, Дэймон, я ведь понимаю. Ты ходишь такой мрачный и смотришь на пустошь, словно это чья-то тюрьма, а не наоборот, такое чудесное, красивое место, куда так и хочется пойти.
Он посмотрел на нее с жалостью и удивлением.
– Неужто ты любишь Эгдон?
– спросил он.
– Я люблю то, возле чего я родилась. Мне нравится его славное старое лицо.
– Пустяки, милочка. Ты сама не знаешь, что тебе нравится.
– Нет, знаю. Мне только одно здесь неприятно.
– Что же это?
– А то, что ты никогда не берешь меня с собой, когда идешь гулять на пустошь. Почему ты постоянно там бродишь, если она тебе так противна?
Этот, казалось бы, простой вопрос явно привел его в смущенье, и он сел, прежде чем ответить.
– Уж будто я так часто хожу? А ты когда меня там видела? И сказать не сможешь.
– Нет, смогу, - с торжеством ответила она.
– Когда ты ушел сегодня вечером, я подумала, что малышка спит, пойду-ка я погляжу, куда ты так таинственно ходишь и мне не говоришь. Выбежала и пошла за тобой. Ты остановился там, где дорога разветвляется, посмотрел кругом на костры и сказал: "А, черт, пойду!" И быстренько пошел по левой дороге. А я стояла и смотрела тебе вслед.
Уайлдив нахмурился, потом сказал с насильственной улыбкой:
– И какие же удивительные открытия ты еще сделала?
– Ну вот, теперь ты рассердился! Не будем больше говорить об этом.
Она перешла к нему через комнату, села на скамеечку и заглянула ему в лицо.
– Нет уж, - сказал он, - ты всегда вот так увиливаешь. Начали говорить, так уж давай кончим. Что ты еще видела? Я желаю знать.
– Не будь таким. Дэймон!
– тихо проговорила она.
– Ничего я больше не видела. Ты скрылся из глаз, а я посмотрела еще на костры и пошла домой.
– Может, ты уже не в первый раз подсматриваешь за мною? Стараешься вызнать обо мне что-нибудь дурное?
– Да нет же! Я никогда раньше этого не делала и сегодня бы не стала, если бы не то, что люди иногда про тебя говорят...
– Что говорят?
– нетерпеливо спросил он.
– Говорят... говорят, что ты по вечерам ходил в Олдерворт, и я вспомнила поэтому то, что еще раньше слышала...
Он круто повернулся и остановился перед ней.
– Ну-ка, - сказал он, резко взмахнув рукой, - выкладывайте, сударыня! Изволь сейчас же сказать, что ты еще слышала.