Возвращение Орла. Том 1

Фадеев Владимир Владимирович

Весь физико-партийный НИИПовский бомонд побаивался Гаркова, а Гарков во всём институте побаивался только этих двоих, так некстати (или наоборот – кстати?!) собравшихся вместе. Тимофеича побаивался даже директор, а как руководству можно не побаиваться умного человека, которому демонстративно ничего не нужно, и при этом (не скрыть, от них, обглоданных до косточек ковёрной молью, под которым они всю жизнь борются) – наблюдает? Тимофеича даже проверяли по «своим» каналам, ничего, конечно, не узнали, и это только добавило мистического страха перед такой наглой инкогнитостью. Скурихин же… тоже странный типчик, комиссар, мать его, распределился к ним

из МЭИ, перебаламутил походя всю комсомолию, пять лет пытался вступить в партию – вот уж стоило Гаркову трудов не пустить Балду в их омут, а это только раньше было просто: инженер – притормози, партия рабочих, пролетариев, последнее же время, когда не только рабочих в партию не затащишь (им-то она зачем? С третьего разряда на четвёртый – это не карьера!), но и интеллигентов, прости господи, не допросишься, тормозить его приходилось с выдумкой. Он даже поддержал неслыханное предложение сделать молодого беспартийного баламута референтом от НИИПа в министерстве, только бы отвадить, а когда тот – трижды неслыханное дело! – отказался от сверхвыгодного для карьеры референтства, Гарков задумался. Теперь вот и контора им интересуется, странно только, что в связи с колхозом… Даже что-то вроде ревности засвербило в груди, чуть было не позавидовал: им вот, Гарковым, контора не интересуется. Уф-ф… Дурит контора, не знает за что хвататься, хватается за воздух.

Или?..

«Сволочь Орликов… ещё улыбается идёт!»

Хотя кто-кто, а партийный босс знал, что лучше провалить производственный план, испытания новой атомной бомбы сорвать, ядерную установку угробить, а то и вовсе… дела тут сплошь секретные, тёмные, задурить голову можно кому угодно… но вот напортачить с отправкой в колхоз – берегись. Абсурд, но факт, самый что ни на есть материальный факт, и кому, как не коммунистам-материалистам с ним считаться? Они считались. Но всё равно – странно…

– О! Отцы-командиры, заехали-таки на посошок! По писят (пятьдесят)?

– Помолчал бы, Михаил Васильевич! – Зотов пытался удержать ситуацию в нейтрале.

– А как же мне, били-мыли, молча вести антиалкогольную пропаганду? По писят, по писят!..

– Уймись!.. – осадил Орликова начальник, хотя знал, что бесполезно, если уж дошло до «били-мыли».

– Некогда нам, Миш, – они все были ещё семипалатинскими, могли позволить себе и панибратство, но не на людях же!

– Некогда? Куда же спешите? Гарвардские миллиарды делить?

– Что ты мелешь?

– Ладно, по писят, и никому ничего не скажу, травите, били-мыли, русского человека дальше.

– Креста на тебе нет! – возмутился парторг, не без труда скрывая внутреннюю удовлетворённость: физиков он, «рабочая косточка», не любил и всякое их падение было ему бальзамом: как всякий карьерист, особенно партийный, достигший потолка и поэтому уже исчерпавший возможности испытывать удовольствие от собственного роста, он испытывал удовольствие от падения ближних, особенно этих высокомерных ядерщиков-атомщиков – всё же в сравнении. Радовался: вот вы у меня где! Ядерщики? А ну-ка в колхоз, стройся!

– Воистину нет – я же некрещёный. А на тебе, били-мыли, выходит, есть?

«Только убить!»

«Убить, убить!» – и мимо Орла к сидящему под дубом Тимофеичу.

– Все в сборе?

– Почти.

Зотов оглядел «колхозников».

– А где же… – Он сразу

выцепил, кого нет, не любил он эту команду, дышат, понимаешь, в спину…

– Они на своём транспорте… – «Додержись тут!»

– Ну-ну. – «Влипайте, влипайте, милые!.. Лучше будет, если они с самого начала облажаются, с райкомами-то Гарков выкрутится, завтра, если что, других дошлём, а уж я приму меры…»

Свободными и сильными управлять может только свободный и сильный, Гаркову и Зотову, мошкам в верховой паутине, нужны были только виноватые. Непьющий председатель общества трезвости – очень для них некомфортный вариант. Полупартийная паства прежнего большого страха, в котором все виноваты и без вины, уже не емлет, к маленькому страху в упряжку нужна вина осязаемая, не три колоска, а вот посадить человечка на стакан, как в клетку, и ключик в карман – это да. Поэтому трезвый коммунист Орликов хуже незваного гостя. Хуже Тимофеича.

А тут ещё эта поросль. Знал начальник, соберутся вместе – жди событий. Не хотелось их, событий, а они, похоже, уже начинались. На своём транспорте они… Не хотелось, но и от них, событий, польза: косяком больше, поводок короче и жёстче, спокойней ядерная старость. Нет худа без добра, истинно.

– Ну-ну.

– Что ж не загружаемся? – Гаркову в десять часов нужно было докладывать в райком: «Десант на поля родины отправлен», и потом – Небывалову, куратору его из конторы, этому Джеймсу недорезанному Бонду: «объекты в пути» (опять кольнуло: какая-то недосказанность, почти тайна, а он не посвящён) и тогда уже спи спокойно – поехали, поехали!

«Колхозники» потащили рюкзаки. Орёл резко сломался – тимофеичевы писят дошли, встретились с женькиными и предыдущими декалитрами, в автобус его уже вносили, Зотов перехватил недобрый взгляд, каким Тимофеич этот внос сопроводил. «А как если он нашего Орла там упоит до смерти?»

– Ты… ты за возвращение Орла отвечаешь. Живого, здорового… – не преминул он озвучить свою тайную тревогу.

– Да что с ним может случиться?

– Вот-вот, чтобы ничего и не случилось. – Зотов вытащил из папки бумагу про «Знак Почёта». – Посмотри вот, какая до него нужда, – и дал её Тимофеичу, всё равно ведь узнает (откуда, кстати, он всегда всё знает?), а тут он сам показал, никаких, мол, от тебя тайн… ну и конечно, чтоб повнимательней за Орлом…

Затарахтел мотоцикл, к Французкой горке подруливала автомотоколонна о трёх моторах. Тимофеич про себя выругался, лучше бы не оправдывался за них, но всё равно облегчённо вздохнул, добавил в список галочек – против Алексеева, Волкова, Жданова, Ненадышина, Ощепкова, Паринова, Скурихина.

– Ну, теперь все, – быстро дорисовал семь галочек и отдал список Зотову, а у того в голове и отметилось: бумагу забрал…

– Грузимся, что ж, это… грузимся! – непривычно было командовать. Селифон, глядя на него, усмехнулся, что от тонкокожего наблюдателя не ускользнуло, освободил проход и забрался в кабину.

В коляску к Африке сел Семён, в «копейку» с Поручиком – Аркадий, в «ушастый» с Капитаном – Виночерпий. Умница Николай Николаевич, красный и радостный, с криками «Я с народом! Гитару мне!» полез в автобус.

Последними зашли недовольный Зотов и довольный (пьяные уже!) Гарков – НИИП был по пути, встали у передней двери. Шофёр, Василий Сергеевич Селифонов, высунулся в салон на полкорпуса, бесцеремонно отодвинул рукой парткомовского секретаря, зычно крикнул:

– Не блевать! – и одобряюще подмигнул Тимофеичу.