Возвращение Остапа Крымова

Катунин Василий

Ну, что будем делать? — почти риторически спросил Жора, глядя поочередно то на кулек, то на Пиджака.

Может, позовем? — тоже риторически предложил незнакомец.

— Давай сделаем так: как карты лягут, так и будет, — предложил Жора.

Как это? — спросил Пиджак, сделав вид, что не понимает, но смутно догадываясь: пасьянс раскладывать не придется.

Сядем и подождем. Если вернется — отдадим, нет — поделим. Не оставлять же добро другим. Во всяком случае, я гнаться за этим чуваком не буду. Давай дадим ему пять минут.

Новые

знакомые, не предприняв попытки познакомиться, сели на лавку и стали праздно смотреть по сторонам. Пиджак заметно нервничал и старался не встречаться с Жорой глазами. Когда пять минут истекли, Жора запустил свою блудливую руку в кулек и начал щупать его содержимое, как ветеринар, принимающий роды у тельной коровы. Закатив глаза вверх, он беззвучно, одними губами, выговаривал цифры, приводящие его соседа в финансовый шок.

Кажется, четыре сотни, — выдал он окончательный диагноз. — Ну что, пошли потихоньку отсюда.

Когда компаньоны по удаче уже собрались вставать, в конце аллеи показался взволнованный хозяин пакета, на всех парах несущийся обратно к скамейке. Жора ойкнул и мгновенно подсунул пакет себе под зад. Пиджак, как нашкодивший кот, прижал уши и застыл на месте, олицетворяя человека, одновременно безмятежно отдыхающего и мучимого малой нуждой. Запыхавшийся очкарик подбежал к скамейке.

Вы не видели здесь полиэтиленового кулька? — спросил он, дико и нервно озираясь по сторонам. Он походил на злого сторожа, из-под которого стибрили штаны.

Нет, — пожав плечами, ответил Жора, — а вы что, забыли что-то?

Да вот, где-то здесь. То ли на этой скамейке, то ли на соседней, не помню точно, — говорил очкарик, дергаясь и подозрительно поглядывая на Кожаного.

Тот молчал и сидел неподвижно, как будто прибитый соточным гвоздем.

Да вы посмотрите на соседней скамье или в кустах. Может, завалилась где ваша пропажа, — предложил Жора, плотнее прижимая задом пакет к старым деревянным брускам. — А что потеряли, если не секрет?

Очкарик начал молча бегать от одной скамьи к другой, судорожно дергаясь и все время поглядывая на двух прилипших к скамейке мужчин. Когда Нильский в очередной раз удалился от скамьи, Жора шепнул своему соседу:

Эй, приятель, на, прячь деньги в карман пиджака, видишь, я в рубашке, — и, не дождавшись ответа, засунул сверток ему под полу. Очкарик, близкий к состоянию истерики, опять подпрыгнул к мужикам и, охая, заглянул под скамейку.

В кустах глянь, в кустах, — продолжал давать советы Жора, разводя руки на триста шестьдесят градусов.

Нильский начал рыться в густом кустарнике позади аллеи, распугивая первых насекомых и поднимая вековую пыль Юрского периода. Жора наклонился к Пиджаку.

У тебя деньги свои есть? Давай мне сотку, я отвлеку этого чудака, а ты вали потихоньку. Просто так он от нас не отвяжется.

Кожаный пиджак порылся в кармане и, стараясь делать это незаметно, сунул своему сотоварищу несколько купюр. Жора шустрым ящеричным движением принял деньги, заговорщицки

моргнул Пиджаку и подключился к очкарику, который весь в паутине и прошлогодних листьях копошился в кустах. Незнакомец, почти не касаясь земли ногами, не спеша пошел к выходу, делая свою походку непринужденной и нарочито праздной. Когда Кожаный пиджак окончательно растаял в конце аллеи, Жора и Нильский, подталкивая друг друга и ломая кустарник, со всех ног кинулись в лесную часть парка, покидая место событий.

В конце трудового дня Нильский подсчитывал кассу. На «Веселого кукольника» Остап отвел всего один день в плотном графике «Великого пути», и, несмотря на готовность Жоры опять броситься в бой, Крымов объявил операцию завершенной. После набега на Парк Шевченко, Театральный скверик, площадь Конституции, парк Артема и Центральный рынок доход компании составил триста восемьдесят пять гривен. Все прошло на редкость гладко, за исключением эпизода с моложавой старушкой, выхватившей пакет у Жоры и гнавшейся за растерявшимся Нильским два квартала. Честная женщина отдала Сан Санычу пакет и посоветовала не быть таким рассеянным, когда вокруг одни жулики. От перепуга Нильский прослезился, и честная старушка долго успокаивала незадачливого растеряху.

Компаньоны радовались, как дети. Остап хмурился. Глядя на жалкую горстку денег и детский восторг компаньонов, любующихся невиданным дневным заработком, Остап изрек:

Вы напоминаете мне двух мух, блаженствующих на куче дерьма. Да, это не фонтан, Во всяком случае, Бахчисарайский. Нам понадобится через день еще столько же. Но я не хочу испытывать судьбу, особенно теми номерами, к которым не лежит душа. Единственное, что меня успокаивает, — это чувство юмора, которое присутствует в моих аферах. Я беру чужие деньги с шуткой, все остальные способы — это грабеж.

Сгорбленный над столом Нильский, мусоля пальцы, сортировал купюры. Жора, захлебываясь от распиравшей его радости, рассказывал о глупых и жадных простаках. Остап был не в настроении. Когда ему надоела болтовня Пятницы, он прервал его, недовольно поморщившись:

Жора, вообще-то, вы человек немногословный, но иногда вы свои слова излишне часто употребляете. Чему вы радуетесь? Этим копейкам? Мне тошно от отсутствия творчества. Примитивизм всегда претил мне. И вообще, это не деньги. Надо завтра же утроить капитал, но только не таким варварским способом.

Остап почесал подбородок, что на его языке означало состояние легкой задумчивости.

Жора, скажите, у вас в городе много казино?

Да есть маленько, — ответил тот. — Но я не бываю. Туда меньше, чем с двумя сотнями, нечего соваться. А что, вы хотите пощипать их немножко? Ох, пустая это затея.

Ладно, посмотрим, — сказал Остап и скептически посмотрел на деньги. — Слишком мало для начала. Нам нужно, как минимум, три тысячи. Через пару дней начинаем второй пункт «Великого пути».

А завтра что, отдыхаем? — спросил Жора, потирая руки.