Возвращение Панды
Шрифт:
Он поймал себя тогда на мысли о том, что в школе его учили любить животных. А в подвале пацаны распинали за лапы крыс и мучили, подвешивая их под потолок на место лампочки: выкалывали им спицами глаза, протыкали уши, обливали бензином и жгли факелами плоть.
— Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас! Или жрать тебя заставим вонючую землю и будем мучить до смерти, как крысу!..
Он зауважал коллектив и поверил в его могучую силу. Жёг и мучил, и чувствовал интуитивно, что на костях построена цивилизация, что топор палача всегда востребован для утверждения иерархии. Что это надёжный кусок хлеба.
— Да отсохнут у вас руки, — возмущались
Но над ними глумились, их гнали, свистели им в след. Их бойкотировали… На языке у праведников рос типун, а руки у палачей крепли и не отсыхали.
Первый удар подростку он нанёс сзади, потом второй и третий, вошёл в раж, а при написании протокола допроса неожиданно растерялся, долго вспоминая: «А в чём собственно сознался юнец?» Вот тут и пришли на помощь ему друзья по милицейскому цеху, посочувствовали, запереживали, довели до конца его первое дело. Вислоухов стал полноправным членом команды и не разу в жизни не усомнился в неправильности своих действий. А бил он добросовестно, технично, и боли в запястье не знал…
Всё это вспомнилось почему-то ему в этот кровавый вечер. Какое ещё новое испытание приготовила судьба? Какие муки совести он ещё не преодолел на пути к успеху? Кошки? Он только что уничтожил всех кошек города… Собаки? Да разве без него не ели собак?.. Но, терзаемый памятью, оступился полковник и сошёл с запорошенного пути в сторону, и по пояс провалился в сугроб. А когда выкарабкивался обратно на твердь, опираясь на упавшее рядом ружьё, нажал милиционер курки. Непроизвольно… Заложило уши, и пальцы рук вдруг повело судорогой. Острая головная боль, как током пронзила всё его могучее тело от висков и до ногтей. Парализованный полковник замер истуканом между труб теплотрассы и сухими от ужаса губами прошептал своему корешу:
— Посмотри, что там с ней?..
Собака надрывалась от ярости. Она была жива и рвала на Копчёном дублёнку.
— Дай ружьё, полковник! — матершинил он. — Эта зараза задушит меня!
Вислоухов вышел из оцепенения и поковылял на крик, размахивая прикладом. И только тогда, хромая, и одинокая сука кинулась в сугробы и ушла в темноту звать на помощь. В эту ночь её звонкий лай был слышен всему городу. Она рассказывала миру о произошедшем так, как оно было на самом деле. Она не соглашалась с устройством этого мира… Самые смелые средства массовой информации исказили её голос, не дали впоследствии истинной картины произошедшего, тасовали факты так, как этого хотели их учредители. И написали неправду… Не приняли и на суде её свидетельские показания, обреченная на вымирание и душевнобольная, собака была для суда лицом недееспособным… Но не ради денежного довольствия, а по зову сердца до последнего дня его жизни служила она человеку, разделившему её участь.
— Что случилось, Вован?
— Ты убил человека…
Картечь обезобразила лицо Тарантула. Были повреждены ключевые артерии, и кровь вытекала ручьями из рваного тела.
— Я убил бомжа, — в бессилии простонал Вислоухов.
Можно лишить жизни человека в бою или при попытке к бегству, исполняя служебный долг. Можно убить его чужими руками, и человечество имеет богатый опыт в плетении интриг. Злорадствуют короли, когда их родственники умирают на эшафоте и торжествуют президенты, когда кому-то из объявленных ими террористов сворачивают шею в камере уголовники. В назидание другим. Мочат в сортире, по капле выдавливая кровь за деньги или по понятиям. А сколько жизней проиграно в карты? И что греха таить — мы, законопослушные мещане, радуемся
— Что будем делать, начальник?..
— Членить и прятать по мусорным ящикам, чтобы собака металась.
— Найдут, как пить дать найдут… А может быть его в мясорубку?
Копчёный внимательно посмотрел на друга. Вислоухова колотил озноб. Стучали зубы. Судорожно сжимая их вместе, полковник скрипел от досады, собирался с мыслями, унимая в коленях дрожь… И дал понять ответным взглядом подельнику, что отступать уже некуда.
На том и порешили.
С полуслова…
Слишком многое уже связывало их в этом мире. Огласка и ответственность за содеянные грехи перед Жизнью были совсем ни к чему…
Труп они разделали на месте и быстро. Отрезали голову и ноги, сняли с туловища убитого одежду и шкуру, и в мешке, предназначенном для собаки, за два с половиной часа перенесли всё его мясо в цех по приготовлению пельменей. Остатки же человека, его кожу да кости засунули в ближайшем овраге в полынью под лёд и закидали снегом нехитрую прорубь.
— За день затянется.
Верка-подельница рано пришла на работу и была поражена увиденным. Копчёный неистово крутил мясорубку, а полковник милиции истекал потом с головы и до ног. В расстёгнутой рубашке — голый пуп наружу, мешал он свежий фарш со вчерашним. Темная говядина в кастрюле порозовела и смотрелась весело, чего нельзя было сказать о работниках — тошнило обоих. В мусорном баке виднелись остатки отрыганной пищи и стоял специфический запах пивной.
— Опять нализались, — подумала она. — А мясо где взяли?
— Бугор и Серёга достали…
— А наблевали-то что?
— Обмывали звёзды…
Выглядело очень убедительно. Верка еще не видела Вислоухова в новых погонах. Быстренько она накинула на себя рабочий халат и достала из кармана одёжную щётку. Поднявши с пола упавшую шинель полковника, подельница принялась отскабливать с неё следы желчи и крови.
— Корову убили, что ли?
— Корову…
— Ту самую или другую?
— Ту самую, Вера! — сердито рыкнул на неё Копчёный.
— Какая-то она не такая, а розовая…
— Молчи, Вера! Возьми у него весло и килиши фарш, — он поднял глаза на милиционера.
Тот был перепуган и бледен…
— И прячь! Килиши и прячь, чтобы Мирзоев не видел, чтобы Светке-суке, не догляделось… И стряпухам об этом знать ничего не надо.
— Это не говядина, — удивилась она, разглядывая мясо ближе. — Это свинина, опять украли?.. А крови мне на гематоген оставили?
— Не пытай, Вера! — заорал Копчёный. — Здесь есть для этого мусор! Наш оплот! И наша «крыша»!
Втроём они успешно справились с работой и прибрались: вынесли все отходы на улицу, открыли окна, и скоро запах человеческой смерти выветрился из цеха прочь. Потом мужчины отмылись, очистились, осмотрелись по сторонам и, облегчённо переведя дух, опрокинули самогонки на сон грядущий (Благо, что та никогда не переводилась), да разошлись по домам — спать. Все было «чики-чики».
Шняга двадцать вторая
Генерал «от юстиции»
«Чтобы поступать справедливо, нужно знать очень немного, но чтобы с полным основанием творить несправедливость, нужно основательно изучить право»