Возвращение под небеса
Шрифт:
Мы уселись на старый плед в углу, возле радостных Рекса и Декстера, которые не меньше четверти часа кружили вокруг Вебера, не веря своему счастью. Ещё бы – любимый хозяин вернулся!
Вебер прикурил последнюю оставшуюся у него сигарету, прикрыл глаза и с нескрываемым удовольствием затянулся едким дымом.
Некоторое время мы молчали. Говорить мне казалось сейчас лишним. К тому же Вебер, должно быть так устал, что у него и сил на разговоры не было.
Время тянулось. Минута за минутой, час за часом. Вебер дремал, а я всё смотрела на блики света, пляшущие на серой стене. Мне всё время казалось, что я слышу шаги и голоса.
– Мне страшно, - вдруг сама от себя не ожидая, пожаловалась я. – Мне всё
Вебер приоткрыл глаза и удивленно посмотрел на меня. Вдруг усмехнувшись, он приобнял меня.
– Ничего не бойся, Машка. Никто нас не найдёт. А через несколько часов и вовсе перестанут искать… Всё обошлось.
Я выдохнула. И вдруг моё сердце заколотилось, а губы начали растягиваться в глупой улыбке. Решив наплевать на всё на свете, я положила голову Веберу на плечо.
– Прости, это я во всём виновата, - горько сказала я спустя несколько минут.
– Если бы не я, всего этого бы не случилось…
– Не говори так, - сказал Вебер, он дотянулся до моей руки, взял её в свою. Я затрепетала.
– Ты не виновата. Прежде всего, потому, что Войтко, ходили слухи, уже давным-давно мог иметь на меня планы. Так что твоя вина тут очень спорный момент, поверь мне. И больше об этом ни слова, ни мысли.
– Хорошо, - прошептала я пересохшими губами.
Мы были слишком близко друг к другу, чтобы мне не дрожать от волнения – слишком, радостного, слишком желанного. Как бы я хотела, чтобы Вебер хоть разочек посмотрел на меня так, будто бы я была по-настоящему дорога его сердцу. Дорога, не просто, как девчонка с пустошей, которой он хочет помочь, а как его возлюбленная.
Наёмник вдруг положил руку мне на шею, под голову и, наклонившись, поцеловал в лоб. Меня словно кинуло в ледяную воду.
– Ты, Машка, стала мне настоящим другом, - сказал Вебер.
– Когда всё начиналось, я не думал, что такое возможно. Уж слишком я стар для новых нравов. Но если бы не ты, я бы пропал.
Воздух ударом вернулся мне в лёгкие и всё происходящее, начавшее сверкать в радужном свете, стремительно померкло и мигом вернулось в унылое настоящее.
Чего теперь-то мне радоваться? Кажется, только что Вебер дал мне ясно понять, что я в далекой френдзоне. И ведь наверняка считает, что ни одна девушка, которая младше его на пятнадцать лет, не полюбила бы такого старика как он.
Ха-ха-ха.
Вот только это точно не про меня.
– Угу, - буркнула я.
– Скоро все трудности разрешатся, Машка, - сказал Вебер хрипло. – Выберемся отсюда, дойдём до Кольта, а дальше к Соболеву. Вот и всё…
Наёмник задумчиво смотрел куда-то перед собой и едва заметно щурил глаза. Я закрыла глаза, вдыхая его запах – мяты, сигарет, ночного ветра.
«Вот и всё… - с печалью подумала я, закрывая глаза. – Вот и всё…»
***
Возле Иверской часовни у Воскресенских ворот народ толпился, громко крича и волнуясь. За сборищем людей следил небольшой конвой из четырех человек, дежуривших у массивных дверей храма. Все люди из конвоя были одеты в одинаковую форменную одежду еще довоенных времен.
Лица у охранников были бледными, но относительно чистыми, с давно зажитыми ранами или, наоборот, со свежими царапинами. На руках у каждого из охранников были одеты плотные перчатки, на груди наперевес покоились автоматы.
Конвойные пропускали в часовню по несколько человек, и уже вскоре торопили их выйти. Здесь, у храма, я видела множество самых разных людей: старушек в платках, детей в потрепанной одежде, серьёзных мужчин с обветренными лицами, молодых людей и девушек с рюкзаками на спине, словом, всех. Кто-то читал акафисты или пел тропари, кто-то плакал, тихонько стоя в сторонке, кто-то молился, сложив руки на груди или вытянув их перед собой. Некоторые, молясь, стояли на коленях, другие сидели на
Иверская часовня хорошо сохранилась после войны. Я видела потертое дерево резных дверей и изумительные золотые звёзды на голубом куполе храма. Посмотрев на крест в руках ангела, сверкающего позолотой на вершине часовни, я, как и Вебер, осенила себя крестным знамением и с молитвой поклонилась до самой земли. Душа моя тосковала по Богу. Мне бы хотелось остаться здесь подольше, но толпа теснила, да и нам надо было идти.
– Помоги нам всем Господь, - сказала старушка, сжимая в дрожащих руках банку для милостыни.
Я бросила жетон в её банку, и она поблагодарила меня.
Мимо нас с Вебером проехал мужчина на велосипеде, к багажнику которого был прикреплен старенький магнитофон. Я отшатнулась от него, после чего мигом нырнула в Воскресенские ворота вслед за наёмником.
На площади потоками из стороны в сторону курсировало множество народа: немощные старики с мешками или сумками, странники в дорожной одежде, худые женщины с детьми, краснолицые торговцы с сумками и челноками.
Люди толпились у древнего краснокирпичного здания Исторического музея, ходили мимо собора Казанской иконы Божией Матери, где в окнах теплился неяркий свет тонких восковых свечей. На другом конце Красной площади я увидела Собор Покрова Пресвятой Богородицы или, как его до сей поры называли в народе, Собор Василия Блаженного, и некоторое время всё никак не могла оторвать взгляд от старинного храма, так хорошо сохранившегося после войны. Цветные маковки, словно бы сделанные из глазури, красовались на фоне серого неба, а в древних стенах светились маленькие окошки. Недалеко от собора высилась Спасская башня. Она касалась серых небес сияющей красной звездой, а её круглый циферблат с обездвижено замершими стрелками переливался золотом.
Меня кто-то толкнул, и я ахнула, удержавшись на ногах только благодаря Веберу. В двухстах метрах впереди нас торговцы и караванщики суетились и бегали куда активнее, чем на пяточке возле Исторического музея. Гул там впереди стоял страшный: слышались смешки, голоса, крики, стук колёс и скрип дерева. Я вытянула шею, приглядываясь к тому, что там творилось в центре площади. Поразительно! Многочисленные повозки, загруженные лошадьми, а ещё телеги с мешками и коробками стояли у неглубокого кратера в центре площади, где был разбит рынок – огромный, шумный, похожий на бурлящий котёл. Я ещё никогда не видела места, столь пёстрого и оживленного.
И вот же он, ГУМ, напоминающий мне замок со страниц сказочных книг, высится прямо напротив рынка. Серо-голубая крыша с двумя острыми башенками укрывала здание из бежевого, уже давно потемневшего камня, а остатки резных узоров ещё с давних времен по-прежнему красовались между окон и у широких арок, под которыми располагались входные двери.
Войдя в здание ГУМа, мы с Вебером оказались в просторных помещениях торгового дома, некогда бывшего одним из самых известных в Москве. Узорная лепнина была испорчена временем и плохими условиями, но красота по-прежнему оставалась живой в ветхих арках и в изящных выступах, в кованых парапетах и в полукруглых мостиках. Деревянные двери и красивая мебель была исчерчена царапинами и сколами, покрыта пылью. На мраморном полу плавали мутные блики от старых ламп. Стеклянный потолок центрального прохода в торговом доме был наполовину разбит, его осколки были сметены к стенам в некрасивые горки. Кстати, под потолком жители центральной Москвы натянули куски брезента, чтобы хоть как-то защититься от стеклянного крошева и палящего солнца. В середине широких коридоров и на круглых площадках, где, по всей видимости, когда-то были организованы кафе и забегаловки, до сих пор стояли круглые столики – деревянные, плетеные, кованые. Возле них были установлены пункты раздачи еды, именно поэтому там толпилось много людей.