Возвращение с края ночи
Шрифт:
— Ты о чем? — вмешался внутренний голос.
— Кто ж из нас не мечтал… г-генералом! — отмахнулся от внутреннего голоса Воронков и картинно запахнул шинель.
Погоны с глобусами вдохновляли его на великие… если не дела, то высказывания.
— В принципе максимально отвечающая потребностям человечества модель общества — это армия в войне. Разумеется, не гниющая в окопах, а хорошо обеспеченная, славно вооруженная и опирающаяся на крепкий тыл. Вот так вот! — Воронков наклонился к
Пес пятился от него под пульт.
— Ничего ты не понимаешь! — сокрушенно изрек Сашка. — И все же… Что это за армия была такая. Вот, к примеру, эта шинель… Если бы генералиссимусы мастились бы между собой в чинах и разбирали, кто из них главнее, то такую шинель должен был бы носить старший комсостав среди генералиссимусов! Вот так, Джой!
Он порывисто выпрямился и качнулся, отворачиваясь от собаки, дескать, все я тебе сказал, а выводы делай сам.
Внезапно Сашка почувствовал, что утерял мысль.
И в тот же момент он потерял равновесие.
— Ч-черт! — воскликнул он, в чем был не оригинален, потому что споткнувшийся человек, равно как и пилот самолета, врезающегося в гору, произносят примерно одно и то же.
Сделав шаг назад, он наступил на полу шинели, в миг осознал, что равновесие ему уже не поймать, и начал валиться на спину.
В последний момент он выбросил назад правую руку и оперся на пульт. Под самую ладонь попал некий торчащий из пульта пластиковый грибок ядовито-зеленого цвета.
Грибок вжался в панель пульта.
И тут же что-то загрохотало, залязгало и заурчало.
Подняв руку, он посмотрел, на что же такое нажал.
Это была безусловно большая ГЛАВНАЯ, если так можно выразиться, кнопка.
— Хорошо, что не красная, — глупо улыбнувшись, пробормотал он.
Но красных кнопок на пульте вовсе не было.
Может, в этом мире роль КРАСНОЙ КНОПКИ выполняет зеленая?
Бронированные жалюзи, закрывавшие наклонную стену, раздвинулись и поползли вверх, приняв горизонтальное положение.
За ними скрывалось исполинское окно, за которым открылся огромный сумеречный ангар.
Какие-то механизмы, в которых угадывались манипуляторы, свисали с потолка ангара.
Воронков подошел к стеклу.
— И что они тут держали? — проговорил он.
Ангар, освещенный лишь едва-едва, уходил в бесконечность и темноту.
Происшедшее несколько отрезвило Воронкова. Мрачные перспективы ангара, снабженного титанической техникой, всколыхнули
— Они что-то держали здесь… — глубокомысленно пробормотал он, — и то, что они держали здесь, как это говорится в американских ужастиках… оно вырвалось из-под контроля. И оно… Оно может быть еще здесь!
Сашка и сам не мог бы сказать, верит ли он в то, что говорит. Но драматизм ситуации, которую он сам себе живописал, обладал пленительностью настоящей трагедии. И от этого охватывала сладкая жуть.
— Когда ОНО вырвалось, то его пытались заблокировать, — продолжал Воронков, — а я разблокировал…
И тут в его затуманенном мозгу возникла информационная суперпозиция.
— Пойдем, Джой, — сказал Сашка, — дверь была заблокирована, а я разблокировал.
Вот тут Джой не возражал, вот тут он был согласен.
Прихватив фляжку и шатаясь, Воронков вновь прошел вдоль пультов до торцевой двери, взялся за золотую ручку и сказал:
— Вуаля!
То, что получилось вслед за этим, действительно больше всего походило на некое безобразное «вуаля!», так что лучше не скажешь.
Воронков открыл дверь и потерял опору под ногами…
Не выпал в дверь, выпал вовсе.
Дверь и бункер исчезли.
Вместо них — сумерки и снежный склон, по которому Сашка покатился в молчании суровом, потому что заорать, как это бывает в кино, ни от восторга, ни от ужаса, ни от неожиданности, ни от чего бы то ни было он не додумался.
Врезавшись в голый зимний кустарник, он затормозил.
Сверху на него сверзился Джой.
— Зашибись! — искренне сказал Сашка, поднимаясь.
Он теперь даже не был уверен, открыл ли дверь или только собирался это сделать.
Фляжка все еще была в руке. Зажим, как на колпачках авторучек, только соответствующего размера, на ее тыльной стороне он вдел в подошедшее по размеру гнездо на талии шинели. Проверил, надежно ли сидит. Надежно. Так же он прикрепил к шинели зажимом и кортик, который на штанах мешался.
«Это другое место!» — недовольно транслировал Джой.
— Сам вижу, — помотал головой Сашка, — а приземляться на меня было обязательно?
Джой не понял.
«Здесь еще холоднее!» — заметил пес, не терявший практического отношения к вещам.
Да, в ночном зимнем лесу было еще холоднее, чем в горном бункере. Луна наполняла голый лиственный-лес призрачным сиянием. Невысокий холм, с которого скатился Воронков, был покрыт чахлым кустарником и увенчан черными зубчатыми елями.
Но холод здесь другой. Воздух плотнее и казался даже сладковатым после разреженного горного. Все равно, без шинели здесь пришлось бы совсем туго. Сашка поднял воротник.