Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Да, – подтвердил Керн. Было очень жарко, и он с удовольствием выпил бы стакан виноградного сока, стоящего на каменном столике перед Оппенгеймом. Но тот и не думал предложить гостю освежиться. Замечтавшись о своем, он смотрел куда-то вдаль.
– А Цвингер!.. [37] А дворец! А галереи!.. Вам, конечно, все это хорошо знакомо?
37
Дворцовый ансамбль – один
– Не так подробно. Запомнился общий вид…
– Но помилуйте, мой юный друг! – Оппенгейм посмотрел на него с укором. – Как можно! Не знать таких шедевров немецкого барокко! Неужели вы никогда не слыхали о Даниеле Пеппельмане?
– Что вы, разумеется, слыхал! – Керн понятия не имел об этом зодчем, но хотел угодить Оппенгейму.
– Ну вот видите! – Оппенгейм откинулся на спинку кресла. – О, наша Германия! С нами никому не сравняться, не так ли?
– Безусловно, никому. И это, в общем, довольно хорошо.
– Хорошо? Почему? Что вы имеете в виду?
– Ничего особенного. Просто это хорошо для евреев. Иначе мы бы погибли.
– Ах вы вот о чем! Так сказать, в политическом смысле! Но послушайте! Что, собственно, значит «мы бы погибли»? К чему громкие слова? Верьте мне – люди склонны к преувеличениям. Не так уж там плохо. Я это знаю из самых достоверных источников.
– Вот как?
– Совершенно определенно! – Оппенгейм подался вперед и, приглушив голос, доверительно добавил: – Между нами говоря, сами евреи несут немалую долю ответственности за то, что происходит ныне. Огромную долю ответственности, скажу я вам! А уж я-то знаю, что говорю! Они сделали много ненужного! В этом я кое-что смыслю!
«Сколько же он мне даст, – подумал Керн. – Хотя бы нам добраться до Берна на эти деньги».
– Возьмите, к примеру, историю с восточными евреями, с иммигрантами из Галиции и Польши, – заявил Оппенгейм и отхлебнул виноградного соку. – Неужели всех их надо было пускать в Германию? Ну скажите на милость, зачем им понадобилось селиться у нас? В этом вопросе я полностью солидарен с правительством. Вот всегда говорят, что евреи, мол, евреями и остаются, но, посудите сами, что может быть общего между грязным попрошайкой в засаленном кафтане и с пейсами и выходцем из старинной семьи еврейских буржуа, обосновавшихся в Германии несколько столетий назад?
– Одни иммигрировали раньше, другие – позже, – не подумав, ответил Керн и тут же испугался: он ни в коем случае не хотел раздражать Оппенгейма.
Но тот ничего не заметил; он был слишком поглощен изложением своей концепции.
– Одни ассимилировались, став полноценными, нужными и, так сказать, первоклассными в национальном отношении гражданами, другие же – просто чужеродные поселенцы! Вот в чем вопрос, дорогой мой! Что роднит нас с этими людьми? Ничто! Ровным счетом ничто! Следовало оставить их в Польше!
– Но
Оппенгейм широко развел руками и неодобрительно уставился на Керна:
– Но при чем же тут Германия! Ведь это совсем другое дело! Надо быть объективным! Терпеть не могу, когда люди огульно осуждают и проклинают все и вся! Можно говорить о Германии что угодно, но нынче немцы не сидят сложа руки! И кое-чего добиваются! Ведь с этим нельзя не считаться, верно?
– Конечно.
Двадцать франков, подумал Керн. Плата за четыре дня пансиона. А вдруг он даст больше…
– То, что при этом отдельным лицам или группам лиц приходится плохо… – Оппенгейм шмыгнул носом. – Что ж, тут ничего не поделаешь! Такова жестокая политическая необходимость! Крупная политика не знает сентиментальностей. С этим надо как-то примириться…
– Разумеется…
– Смотрите сами, – продолжал Оппенгейм, – безработных нет. Национальное достоинство поднято. Правда, иной раз хватают через край, но поначалу так бывает всегда. Все это утрясется. Подумайте только, каким стал наш вермахт! Ведь это совершенно уникально! Внезапно мы снова стали полноценными. Народ без крупной, боеспособной армии – ничто! Абсолютно ничто!
– Это я понимаю, – сказал Керн.
Оппенгейм допил свой виноградный сок и прошелся по саду. Внизу, точно огромный голубой щит, упавший с неба, сверкало озеро.
– А у вас что за беда? – спросил Оппенгейм уже совсем иным тоном. – Куда хотите поехать?
– В Париж.
– Почему именно в Париж?
– Не знаю. Надо же иметь какую-то цель. Говорят, там легче устроиться.
– Почему бы вам не остаться в Швейцарии?
– Господин коммерческий советник! – У Керна перехватило дыхание. – Если бы это было возможно! Если бы только вы помогли мне остаться здесь! Дали бы мне, скажем, рекомендацию или заявили, что возьмете меня на работу… Ведь ваше имя…
– Я ничего не могу сделать, – торопливо прервал его Оппенгейм. – Ничего! Решительно ничего! Вы меня неправильно поняли. Я просто спросил вас – не больше. Политически я должен оставаться абсолютно нейтральным. Во всех отношениях. Ни во что не стану вмешиваться.
– Но ведь это же не политический вопрос…
– Сегодня все – политический вопрос! Швейцария – страна, в которой я гость! Нет, нет! Прошу не обращаться ко мне с подобными просьбами! – Оппенгейм раздражался все сильнее. – Что вы еще хотели?
– Хотел спросить, не пригодятся ли вам некоторые из этих вещей. – Керн достал кое-что из кармана.
– Что у вас тут? Духи?.. Туалетная вода?.. Об этом и речи быть не может. – Оппенгейм отодвинул флаконы в сторону. – Мыло? Ну что ж… Мыло нужно, пожалуй, всегда. Покажите-ка! Хорошо. Оставьте мне кусок. Погодите… – Он сунул руку в карман, ощупью нашел двухфранковую монету и, немного поколебавшись, положил ее на стол. – Вот! Полагаю, что заплатил вам очень хорошо, не так ли?
– Даже слишком хорошо. Мыло стоит только один франк.