Возвращение Сэмюэля Лейка

Вингфилд Дженни

Бабушка Калла покосилась на Сэмюэля, брови поползли вверх чуть не до макушки.

– Опять, – повторила она, то ли задавая вопрос, то ли отзываясь эхом.

– Я должен был раньше сказать, – продолжал Сэмюэль. – Он уже не первую неделю к нам ходит. Вначале я был уверен, что у него есть семья, – может, они голодают, – но теперь уже не так уверен.

И рассказал, как выследил мальчугана, и как он зарылся в сено, и какой он был жалкий, точь-в-точь беспризорный щенок, которого бросили у дороги.

– Я взял одну из ваших простыней и укрыл его.

Вы ведь не против?

Калла была не против – на то и простыни, чтобы укрываться, с какой стати их жалеть?

А Бэнвилл, узнав, что Сэмюэль позаимствовал его одежду, потому что мальчик был одет в грязное тряпье, горделиво выпрямился, словно ему сообщили, что среди его предков сам Авраам Линкольн.

– Пусть носит, мне не жалко, – сказал он великодушно. – Для чего еще нужна одежда?

На другом конце стола сидела Бернис, держась за руки с дядей Тоем, как и подобает примерной жене, которую она так старательно изображала. Столь безграничная доброта показалась ей приторной.

– Вот что, – проворковала она, – надо узнать, кто его родители, и отправить его домой. Они, наверное, места себе не находят.

Тут вмешалась Сван:

– А вдруг его родители – плохие люди? Вдруг его отец – злобный, подлый су…

Сэмюэль строго глянул на дочь, и Сван как раз вовремя успела поправиться:

– …субъект? Вдруг мальчик боится идти домой?

Уиллади и эти слова взяла на заметку.

Той Мозес отодвинул тарелку, закурил.

После завтрака вся семья собралась у окна – все смотрели, не покажется ли кто из дверей сеновала.

– Спорим, уже убежал, – разочарованно протянул Нобл. Ему так не терпелось увидеть мальчика, который ночует на чужих сеновалах и таскает припасы из чужих кухонь. Этот парень наверняка из «сильных духом».

– Раз он здесь ест и спит, куда же он денется? – спросила Уиллади.

А Калла сказала:

– Я так волнуюсь, будто у меня корова телится.

Блэйд Белинджер примерил одежду Бэнвилла, и рубашка оказалась по колено. Вот и хорошо, потому что брюки тоже велики и без конца сползают.

Не хотелось надевать чистую, красивую одежду, потому что он такой грязный, а теперь не хочется вылезать наружу таким чучелом. Блэйд еще посидел на сеновале, и надеясь и страшась, что из дома кто-нибудь выйдет. Наверняка они хорошие люди, только хорошие люди выйдут ночью из дома и укроют чужого человека простыней, от которой пахнет солнцем. И все-таки страшно.

Немного погодя он решился покинуть сарай и сел на землю, скрестив ноги и глядя на дом. И стал ждать.

Все сразу увидели его – и заахали, будто в самом деле смотрели, как рождается на свет теленок. Все, кроме Тоя – он понял, о ком речь, еще до того, как Блэйд вылез из сарая. И кроме Бернис – она просто-напросто не умела разделять чужие радости.

– Вот он! Вот он! – завопил Нобл.

А Бэнвилл крикнул:

– Чтоб мне провалиться!

А Калла заметила:

– Ну и вид у него в одежде Бэнвилла!

Уиллади

глянула на мужа, гордясь его поступком, но Сэмюэль не ответил на ее взгляд. Он столько перечувствовал, что был не в силах смотреть никому в глаза, даже Уиллади.

Сван же была уже в дверях.

– Я с ним поговорю! Я с малышами умею ладить.

Мысленная записная книжечка Уиллади быстро заполнялась.

Блэйд замер, увидев, как из дома вылетела Сван. Не успел он опомниться, она уже стояла рядом.

– Не выдавай, что меня знаешь! – шикнула Сван. – Родители разозлятся, что я разрешила тебе спать у меня в комнате.

Глаза Блэйда округлились, он напрягся, готовый сорваться с места. Когда взрослые злятся, лучше им не попадаться!

Но Сван положила руку ему на плечо:

– Не бойся. Когда мои родители злятся, ничего страшного не бывает.

Блэйд чуть успокоился.

– Почему ты ночевал у нас на сеновале?

Блэйд пожал плечами.

Сван сказала:

– Ничего. Это ничего. Просто любопытно.

Блэйд снова пожал плечами, поддернул штаны

Бэнвилла до самых подмышек, чтобы не сползали.

Сван зашептала:

– Ладно. Ты, наверно, есть хочешь. Пойдем, мама тебя покормит, а я пока расскажу, что можно говорить, а что нельзя.

Не каждый день увидишь, чтобы ребенок ел так жадно, как в то утро Блэйд Белинджер, а вокруг толпилось столько взрослых и все наблюдали с таким интересом. Сван пристроилась рядом, чтобы толкнуть его, если он вдруг запутается, что можно говорить, а что нельзя. Впрочем, нескромных вопросов никто не задавал. Спрашивали: «Помазать блинчики маслом?» или «Еще пару ломтиков бекона?» – и Блэйд только кивал. О себе он ничего не рассказал. За него это сделала Сван.

– Его зовут Блэйд, – объявила она, будто только что узнала. – Его родителей унес ураган, жить ему не с кем, придется нам его усыновить.

Той, стоявший в дверях, чуть не рухнул: ну надо же так врать! Между тем он понимал Сван. Тогда, возле лавки. Рас Белинджер ударил мальчика на ее глазах, и она не желает, чтобы это повторилось.

Не один Той понял, что история Сван шита белыми нитками. Сэмюэль точно знал, что мальчик зачастил к ним еще до урагана. А Уиллади и Калла всегда чуяли, когда Сван врет. Нобл и Бэнвилл несколько растерялись, зато Бернис (не имевшая ни детей, ни потребности в них, ни опыта общения с лжецами – сама она не в счет) приняла ложь за чистую монету.

– Мы не можем усыновить дитя только потому, что оно – сирота, – возразила она.

– Блэйд не «оно», – вспыхнула Сван.

– Конечно, нет. Он ребенок, который лишился родных, а детей, оставшихся без родных, отдают в органы опеки, для их же блага.

Блэйд покосился на нее: не по душе ему эти непонятные слова.

– Никто его пока никуда не отдаст, – вмешалась бабушка Калла. – Бог с вами, давайте сперва дослушаем.

Она кивнула Сван, чтобы та продолжала. Неужели надеялась, что внучка вдруг проговорится.