Возвращение Сэмюэля Лейка

Вингфилд Дженни

Можно проплавать здесь хоть целый день, а потом вернуться к тем людям на сеновал, переночевать там, а утром за ним придет Сван и уже никому его не отдаст. Она умная, Сван, второй раз ее не провести.

Вот о чем думал Блэйд, когда в один миг все смолкло – и птичий щебет, и стрекот сверчков, и любовные песни лягушек. Тишина наступила резко, внезапно, и не успел Блэйд сообразить, что надо прятаться, как было уже поздно.

Глава 22

Уиллади была уверена, что вечером дети встретят Сэмюэля

холодно. Он уронил себя в их глазах. Тот Сэмюэль, которого они знали, всегда стоял за правду, несмотря ни на что. Дети так и не поняли, что он и на этот раз не изменил себе. Уиллади пыталась донести это до них, когда вернулась с огорода с ведром свежих помидоров и увидела детей на крыльце хмурых, поникших.

– Папе ничего другого не оставалось, – объяснила Уиллади. – Если бы мы оставили Блэйда у себя, ничем хорошим бы это не кончилось.

Мамины слова не оправдали отца в глазах ребят. Для них отец всегда был человеком, который побуждает других людей меняться, а не наоборот.

– Если он больше не священник, это не значит, что он может поступать плохо, как все, – выпалила Сван.

– Он и сейчас священник, – возразила Уиллади. Дети поникли, отгородились от нее. Теперь Уиллади тоже у них на плохом счету. – С чего вы взяли, что он больше не священник?

– Он без места. Где ему проповедовать?

– Пока не знаем.

– Какой же он тогда священник?

Уиллади, казалось, должна бы ответить: он священник, потому что Господь призвал его служить. Но она ведь так не считала. Сэмюэль сам себя призвал. В нем вспыхнула любовь к Богу, а если любишь, то не можешь не говорить о своей любви, – что тут непонятного?

Детям она, однако, этого не сказала. А сказала лишь:

– Священник, и все тут.

Сван подтянула к груди колени и хмуро уставилась на дорогу.

– Зато я могу больше не ходить в церковь, – заявила она. – Раз он поступает плохо, почему я должна поступать хорошо?

Уиллади невольно улыбнулась. Если ребенок грозится сделать то, чего не может исполнить, взрослому проще. Значит, не так все безнадежно. Той не успел ей сказать, что отец мальчика – тот самый, кто искалечил лошадь, и Уиллади была почти уверена, что все закончилось благополучно. Мальчику, наверное, задали взбучку за побег, но родители рады, что он вернулся. А Сэмюэлю удалось достучаться до каждого, всех помирить.

– Должна, и все тут, – возразила Уиллади.

– Не понимаю почему.

– Тебе и не надо понимать. А слушаться меня и папу надо. Если считаешь, что это больше не так, подумай хорошенько.

Сван по-прежнему не смотрела в ее сторону, но Уиллади ничуть не смутилась. Ребенок сам не знает, чего хочет, а потому ничего и не добьется. Однако для Уиллади важно, как Сван с братьями относятся к Сэмюэлю.

– Плохо, если вы будете вести себя так, когда папа вернется, – сказала она. – Ему и без того тяжело, еще не хватало чувствовать, будто дети в нем разочаровались.

Сван отозвалась:

– Да, разочаровались.

А Нобл добавил:

– Мог бы и что-нибудь получше придумать.

Бэнвилл

покачал головой, как старичок, решивший, что мир катится ко всем чертям.

– Мы, наверно, единственные дети в мире, которые за один день потеряли лошадь и индейца-разведчика.

Сван сказала:

– Не индейца-разведчика, а друга.

Сэмюэль ожидал, что детям трудно будет его простить за Блэйда. Он и сам не мог себе простить. Побег Блэйда стал для него и облегчением, и прибавил беспокойства. Сэмюэль так и признался за ужином, рассказав, что случилось.

Сван, которая до сих пор ни разу не взглянула на отца, посмотрела ему в глаза с надеждой:

– Так он сбежал?

– Со всех ног.

– Может, отец его не поймал.

– Может, и не поймал.

Все разом заулыбались, оживились, кроме Бернис. Даже Той, лицо которого редко выдавало чувства, и тот улыбнулся.

– Может, он опять придет ночевать к нам на сеновал! – обрадовался Бэнвилл.

– Может быть.

Никто и слова не сказал о том, что будет с Блэйдом дальше, если он и вернется. Некоторые вопросы надо решать постепенно, и сейчас как раз такой случай.

– Если он придет чем-нибудь поживиться, – объявила бабушка Калла, – его будет ждать банка курицы с клецками.

Она достала из духовки пирог из пахты, что испекла Уиллади, и поставила на стол.

– Мне не отрезайте, – сказал Сэмюэль. – Я так наелся, что пирог не осилю.

Нобл подхватил:

– И мне не надо. Обойдусь сегодня без пирога. – При том что пирог из пахты – его любимый.

Оказалось вдруг, что все объелись, и пирог так и не разрезали, а водрузили обратно на плиту. Блэйд, когда придет за едой, уж точно заметит.

– Надеюсь, он сразу все не съест, – забеспокоилась Калла. – Боже упаси, ему плохо станет, а он тут один-одинешенек.

– Не будет он один, – заверила Сван.

Уиллади не очень-то понравилась затея Сван ночевать на сеновале, но Сэмюэль успокоил ее, ведь ночует она не одна, а с братьями. Той предложил заглядывать и проверять, все ли в порядке, – все равно ему ночь не спать, работать в баре, – и дети взяли с него слово приходить тихонько, чтобы не спугнуть Блэйда. Если мальчуган появится и заметит что-то подозрительное, то даст деру.

Уиллади и Сэмюэль снабдили детей одеялами, подушками, карманными фонариками и туалетной бумагой и пошли на сеновал помочь им устроиться. К этому времени подношений на плите стало больше, чем обычно. К остаткам ужина прибавился леденец, что принесла из лавки Калла, и старый шарик из кошачьего глаза, который Сван откопала из земли во дворе. Нобл добавил стопку фотографий бейсболистов, а Бэнвилл преподнес номер журнала «Нэшнл Джиографик» с картами Южной Америки. Сэмюэль считал, что у каждого ребенка должна быть Библия, и положил на журнал карманный Новый Завет. Той при всех не стал класть ничего, но между делом к груде подарков прибавилась самодельная рогатка – можно поспорить, принесла ее не Бернис.