Возвращение Скорпиона
Шрифт:
Я простонал:
— А ты как думала! Память сердца это, милая… Да, кстати, твой киоск почему-то снесли.
— Знаю. Проезжала там недавно, видела.
— Жаль, — вздохнул я. — Хороший был киоск. В нем я провел одну из самых лучших, хотя и самых аскетических ночей в своей жизни, честное слово.
Она склонила голову набок.
— Не подлизывайся.
— Вовсе и не подлизываюсь — серьезно! Замерзал как ямщик, а в результате отхватил такой приз… Но между прочим, ты как разговариваешь со старшим и по званию и по возрасту?!
Наталья сочувственно поморщилась:
— Страдаешь?
— Не то слово! — проныл я. — И страдаю, и болею, но мужественно лежу и жду конца, каким бы он ни был.
— Будет тебе сейчас конец, — пообещала она.
Я закатил глаза и сложил руки крестиком:
— Валяй. Пристрели, чтоб не мучился, а не то…
Продолжение стона она зажала губами, а мою молодецкую грудь — грудями. Будучи ослабленным после беспокойной ночи, я чуть не задохнулся. Поцелуй, впрочем, длился недолго: через пару секунд Натали отпрянула от меня словно от унитаза.
Я потупился:
— Перегар?
— Да еще какой!
Я драматически воздел, а затем трагически уронил руки:
— А думала, я мёд пью?! Нет, драгоценная моя, это тоже своего рода работа. Тяжелая, трудная, но в чем-то порой даже и героическая работа.
Наталья встала:
— Ладно, герой. Завтракал?
Я скорбно поджал губы.
— Только чай. Полтора ведра. Теперь жду воскрешения из полумертвых.
— Ну жди, а я на кухню. Сама голодная, дома ничего не ела — вскочила, умылась и сразу сюда. — Шутливо погрозила кулачком: — У-у, путешественник!
— Иди-иди. — Я снова закрыл глаза и слабым голосом загнусил: — "Какой был тру-дный день, всю ночь работал я как во-о-ол. Такой тяжё-лый день, но я к любимой при-и-шё-о-о-ол. Эх, я вернулся домой, я снова вместе с тобой, и жизнь станови-тца и-ной!.."
— Где это ты, позволь узнать, работал как вол? — донеслось из кухни. — И с кем?
— Ни с кем, — приугрюмился я, вспомнив ночные шатания. — Ни с кем… — И мысли опять приняли детективное направление: выяснять или не выяснять, что за орлы поили меня водкой в тихом домике на тихой улице у тихой реки?..
Минут через пять донеслось:
— Кушать подано!
Я страдальчески скривился, однако все же поднялся. Джон ужом вился возле ног, но, поскольку час его кормления еще не наступил, я ласковыми пинками прогнал соперника с дороги.
Впрочем, похоже, час и моего кормления еще не наступил. В горло не лезло ничего кроме жидкости, и после нескольких бесплодных контрольных попыток я взмолился:
— Пощади! Не могу!
Натали пожала плечами:
— Как хочешь. А раз рот у тебя все равно не занят, поведай-ка, дорогой, в каком же киоске ты изволил обретаться сегодня?
Я отчаянно замотал головой:
— Ни в каком! Милиционером буду — ни в каком! Просто понимаешь… — И вкратце, насколько помнил, описал события минувшей ночи.
Я говорил, а она слушала, все более хмурясь, и наконец потянулась
— Ну вот, — закончил я, — я и ушел. А теперь думаю звякнуть ребятам, чтоб разнюхали, что за фрукты у них под носом расплодились. И если…
— Никаких "если", — перебила она. — Ты что, маленький?! Совсем с ума сошел! Забыл, как обещал мне, что больше не будешь?..
Я смотрел на ее раскрасневшееся от возмущения лицо и ласково, насколько позволял абстинентный синдром, улыбался. Пару раз она оказалась свидетельницей того, как я слегка дал по репе разошедшимся не в меру в общественных, так сказать, местах бакланам, и с тех пор с тревогой считала меня потенциальным хулиганом и драчуном. Увы, заблуждения свойственны даже лучшим из нас.
М-да… А знаете, события прошлого лета, о которых вы, возможно, еще не забыли, ей-ей, в чем-то меня изменили, и кажется, не в худшую сторону. Вдоволь наглотавшись на "благословенном юге" солнца, дерьма и крови, я как-то присмирел и задумался. Задумался над тысячей самых разных вещей — от пошло-высокомудрой "бренности земного бытия" до того, что ну ее, братцы, такую жизнь, на хрен. Да-да, годы, проклятые, летят стрелою, мне, твою мать, за сорок, а что по большому счету хорошего было в прошлом и что, хотя бы по-малому, впереди?.. Ей-богу, я взалкал жить по-новому, и, возможно подсознательно, моя достаточно неоднозначная связь с Натальей тоже числилась теперь среди пунктов этого "бизнес-плана новой жизни". Пожалуй, среди наиболее приятных и светлых его пунктов.
Нет, если думаете, что я забыл Маргариту, то ошибаетесь. Такое не забывается. И все же, перебесившись вначале, теперь я куда спокойнее вспоминал ее. Вспоминал, реально осознавая, что слишком уж много стояло между нами всяческих "но". К тому же она ни разу даже не позвонила. Правда, ни разу не позвонил ей и я (разве только в горячечных снах). Ладно, в общем, разбежались.
— …и смотри не вздумай… — вещала меж тем Наталья, а я послушно кивал:
— Да-да… Ага… Ну конечно…
И вдруг снова раздался звонок.
Я вскочил, радуясь как набедокуривший мальчишка возможности прервать поток Натальиных нравоучений, однако она бросила вилку:
— Сиди! Сама.
Я пожал плечами — сама, так сама, — и залпом осушил третью кружку остывшего уже чая. Или четвертую.
До моего слуха донеслись приглушенные голоса. Потом — стук закрываемой двери и щелчок замка.
Я ждал возвращения Натали.
Но ее всё не было.
Тогда я встал и отправился на поиски.
Она сидела в дальней комнате на диване. Рядом сидел Джон. На полу. Оба смотрели друг другу в глаза, которые находились на одном уровне.