Возвращение в Эдем (Эдем - 4)
Шрифт:
Ответом ему было дружное бульканье.
После третьей порции Керрик обнаружил, что дурацкие шутки Ханата приводят его в восторг... или, может быть, они стали не такими глупыми? Действительно смешно! И он так хохотал, что расплескал четвертую чашку, и ее пришлось наполнять вновь. Моргил, выпивший столько, сколько Керрик с Ханатом вместе, уже лежал и храпел. Керрик выпил еще - и отставил чашку. Теперь только он понял, почему мандукто позволяли пить порро лишь по особым случаям. Ханат что-то бубнил себе под нос, громко смеялся над собственными шутками и даже не заметил, как Керрик
Керрик медленно брел между беспорядочно разбросанными шатрами, наслаждаясь будничной суетой. Серые струи дыма поднимались из дымовых отверстий к небу, тая в таком же сером небе. Перекликались женщины, кто-то смеялся.
Неподалеку от стоянки вскопали небольшой луг, сняли дерн. Этим занимались только женщины - такой труд не для охотников. В землю высадили зерна харадиса, которые Малаген прихватила из долины. Женщинам нравились мягкие ткани из его волокна, и они не жалели сил. Охота была хорошей, птицы было в избытке. Можно было уделить время и харадису. Ткани, крепкие горшки, - приятно было видеть, что тану сумели перенять секреты саску.
Из шатра появился Херилак и окликнул проходившего мимо Керрика.
– Хороша ли была охота?
– А ты разве не ходил?
– К северу отсюда я заметил следы двух крупных мургу. И пошел по ним со стреляющей палкой.
– Она не болеет?
– Я слежу за ней, берегу, сытно кормлю. Так я убил обоих. А когда уходил, трупоеды уже сидели на тушах.
– Слишком сильный дождь для охоты. Я не принес ничего. А некоторым повезло. А стреляющие палки в порядке - я спрашивал.
Теперь этот страх был неразлучен с охотниками, они даже привыкли. Жива стреляющая палка - жив и охотник.
Керрик быстро повернулся - и, чтобы не упасть, ухватился за дерево. Херилак нахмурился.
– Ты заболел?
– Нет. Только выпил свежего порро.
– Понятно. Я тоже пробовал его. Эта парочка скоро пропадет, если не остановится.
– А в новом горшке - очень вкусное порро.
Охотников окликнул чей-то женский голос; они повернулись и увидели Меррис, которая протянула им что-то завернутое в листья. Под листьями обнаружились еще дымящиеся клубни.
– В костре испекла, - сказала она.
– Я их вчера нарыла.
Разломив обугленную корочку, охотники поплевали на пальцы и стали есть сладкую мякоть. На их благодарность женщина одобрительно кивнула. Керрику такие отношения были все еще в новинку, хотя для тану это дело привычное. В саммаде так и живут, а для него такая жизнь была непривычной. Когда саммады жили вместе, как сейчас, и было вдоволь еды и питья, всегда было много разговоров и угощений. Это была жизнь, которой Керрик не знал в своем одиночестве, и он радовался ей.
Надо бы сходить к Надаске', он давно уже не бывал у иилане'. Эта мысль явилась сама собой. Зачем вспоминать о несчастном друге, когда вокруг так прекрасно? Почему бы не предаться наслаждению жизни?
Должно быть, он становится похожим на старого фракена, которому жаловаться было приятнее, чем наслаждаться. Нет, не так. Все-таки он привязался к самцу иилане'
Теперь ему так же одиноко среди тану, как некогда Керрику среди иилане1. Надо бы его навестить. Как-нибудь...
– Еще?
– спросила Меррис.
– Да, конечно.
Он с жадностью набросился на еду, мысли о Надаске' сразу вылетели из головы. Хорошо жить в саммаде.
Пока живы стреляющие палки. Ах, эта маленькая подробность, источник вечного беспокойства.
Услыхав свое имя, Херилак обернулся, стряхивая с пальцев крошки. Перед ним стоял парень-без-имени, как всегда грустный.
– Алладжекс очень болен. Еле дышит. Боюсь, что он умирает.
Он уже научился скрывать свои чувства. Когда старик умрет, ему быть новым Фракеном, новым алладжексом. Конечно, он страстно желал этого, с нетерпением ожидая окончания поры учения и услужения, но лицо его не обнаруживало даже тени подобных мыслей.
– Он хочет говорить, нужно выслушать, - тихо сказала Меррис,
Она не испытывала особого доверия ни к самому Фракену, ни к его травяным отварам, ни к предсказаниям будущего. Но каждый знал, что слов важнее, чем перед смертью, уста тану не произносят. Когда рядом смерть ложь неуместна. В смерти человек видит многое, что сокрыто от глаз живых. Предсмертные слова ценили. И когда парень повернулся, все поспешили за ним.
Кое-кто успел зайти в шатер, другие собрались около. Возле очага валялись шкуры и кожи. Когда вошедшие приблизились, Фракен слабо кашлянул. Лицо его осунулось, почти истаяло. Глаза старика были закрыты... может быть, предсмертных слов не будет. Но парень-без-имени нагнулся к его уху и зашептал. Фракен что-то забормотал, потом открыл глаза и медленно обвел взглядом собравшихся. Прежде чем заговорить, старик закашлялся, и парень стер с его губ выступившую кровь.
– Вы пришли сюда потому, что я умираю. Я много раз говорил вам, но вы не слушали. А теперь я умираю, и вам придется слушать. Этот парень будет Фракеном.
Он умеет читать будущее по совиным шарикам. Слушайте его - я хорошо учил. И слушайте меня, потому что я вижу то, чего не видел прежде...
– Он снова закашлялся, откинулся назад и долго лежал, пока силы вновь не вернулись к нему.
– Подыми меня, - сказал он. Кровь стекала струйкой у него по подбородку.
Парень приподнял голову умирающего, чтобы он мог видеть тану, молча стоявших у очага. Глаза его обратились к Херилаку, остановились на Керрике, и лицо старика исказила гневная тень.
– Мы сейчас в стране мургу. Это плохо. Наше место в горах, среди снегов.
Там нужно жить. Подальше от мургу, от их мыслей, поступков, подальше от тех, кто поступает подобно мургу.
Присутствующие посмотрели на Керрика, но тут же отвели взгляд. Его лицо оставалось спокойным и невозмутимым. Он знал - старик всегда ненавидел его. И в словах умирающего была не правда, а лишь последняя месть.
"Умирай же, - подумал Керрик, - скорее. И никто о тебе не вспомнит".
– Если мы будем жить рядом с мургу, то сами превратимся в мургу. Мы тану. Уходите в горы, возвращайтесь к прежним путям.