Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Васильева Ариадна Андреевна

Бабушка много возилась с нами. Мыла, кормила, обшивала, обстирывала, читала вслух немногочисленные книги. Они каким-то чудом сохранились в наших странствиях. Далеко не все подходило для нашего возраста. Раз дядя Костя купил в Константинополе у какого-то русского две книги. Роман Лидии Чарской про бледную княжну Джаваху и еще одну, но названия я не помню. Да и никто его не знал, — обложка была оторвана. Тетя Ляля поворачивала ее и так и сяк и издевалась над братом.

— Скажи спасибо, — отмахивался дядя Костя, — что и это есть.

Безымянный том зачитали потом до дыр.

Сюжета я не помню, но в тексте была одна, несколько раз повторяемая фраза: «Сэр Роберт баклана убил». Она смешила нас до икоты. Стоило бабушке дойти до этих слов, как мы начинали дико ржать, а бабушка обижалась.

Русской школы на Антигоне не было. Пока нам было по шесть лет, это никого не волновало. Сетования соседей по этому поводу нас как бы не касались. Но после первой дождливой и нудной зимы, после бесплодных переговоров на эту тему, бабушка решила сама обучать нас грамоте. Вместо букваря взяли растрепанный томик Пушкина. Я, Петя и Марина научились читать довольно быстро. На специально разлинованных бабушкой листах бумаги мы старательно выводили все из того же Пушкина: бу-ря мгло-ю не-бо кро-ет.

Учиться с бабушкой было легко и весело. Она часто прерывала урок, рассказывала интересные истории про Россию, как сама училась в Смольном институте, и какой у них был замечательный бал в день выпуска, и как она познакомилась с дедушкой на этом балу. Она много рассказывала нам и про него. Про турецкую войну, про службу в Ташкенте. Дедушка представлялся нам сказочным богатырем, молодым и непобедимым.

Наговорившись, спохватывалась:

— Опять заболталась, а задачки ни одной не решили.

И начинала таинственно, поглядывая поверх очков:

— Наташа сорвала три фиги, Мариночка тоже три, а Петя — четыре. Сколько всего будет?

Под бабушкину руку подлезла Татка, заглядывала ей в рот и шепотом спрашивала:

— А мне они дадут?

Во время наших занятий она вела себя тихо или делала вид, будто тоже читает. Подносила книгу к самому носу, вытягивала губы и бормотала: «Киляма, каляма, гудика».

Пустыми вечерами, если мы знали, что мамы не приедут из Константинополя, засиживались перед керосиновой лампой за игрой в лото. Часов в десять Татка начинала тереть глаза.

— Бабушка, пойдем делать «амень».

Это означало, что ей все надоело, и она хочет спать.

В соседней комнате, одетая в длинную до пят рубашку, Татка молилась, повторяя за бабушкой «Отче наш». Договорив молитву до конца, до слова «аминь», она делала хитрую мордочку и показывала на дверь:

— А «амень» там!

И никто не мог понять, что это значит и где находится таинственный «амень». Но бабушка однажды догадалась спросить:

— Где «амень», Таточка, покажи «амень».

Татка охотно соскочила с постели и, путаясь в подоле рубашки, повела ее в соседнюю комнату. Там, над нашей с мамой кроватью, висела тряпочка, изображавшая коврик, с едва заметным, вытершимся оленем.

— Вот, — показала Татка, — «амень».

И смотрела на всех страшно довольная.

В числе других уроков был у нас еще Закон Божий. Бабушка рассказывала библейские истории, читала

вслух Евангелие и объясняла непонятное. С особым увлечением мы слушали про Ноя, про казни египетские, про бегство евреев, про Иова, про жертвоприношение Авраама. А еще мы любили, когда бабушка слабым, чуть дребезжащим голосом пела:

Был у Христа-младенца сад, и много роз растил он в нем. Когда же розы расцвели, детей еврейских созвал он, — Они сорвали по цветку, и весь был сад опустошен. В испуге дети у него спросили, не скрывая слез: «Как ты сплетешь себе венок? В твоем саду нет больше роз!» «А вы забыли, что шипы остались мне», — сказал Христос. И из шипов они сплели венок терновый для него, И капли крови вместо роз чело украсили его.

Наслушавшись библейских историй, мы бросили играть в Страшного Турка и взялись за Ноя. Из стульев строили ковчег, накрывались сверху одеялами, сажали с собой каждой твари по паре — кота Минуса и собаку Ксипси. Сорок дней и ночей плыли по водам, Господь Бог — Татка — отверзал хляби небесные, поливал нас из лейки, в которой, конечно же, не было ни капли воды.

Моим задушевным, самым верным другом в то время был Петя. Соседские дети дразнили нас женихом и невестой, но это была неправда. Мы всегда оставались братом и сестрой. Мы часто уединялись, поверяли друг другу секреты. Петя мечтал о путешествиях в дальние страны под впечатлением бабушкиных пересказов Фенимора Купера. Глаза его горели, побежденные индейцы разбегались в разные стороны. Несмотря на проказы, Петя был мечтательным и застенчивым мальчиком. Он обожал мать, но чувства свои особенно не проявлял, лишь ходил за ней по пятам, если она бывала дома. Тетя Ляля даже сердилась:

— Петя, что ты ходишь за мной как на веревочке привязанный? Иди, займись каким-нибудь делом.

Тогда Петя начинал беситься — скакал по комнатам на воображаемой лошади, прыгал на кровати или подкрадывался к Марине и подкидывал ее косы.

— Петька! — отмахивалась Марина, — не мешай мне! Видишь, я думаю.

Странная она была девочка, Марина, молчаливая, мрачноватая. Иногда на нее «находило». Она начинала прятаться от всех, сидела в дальней комнате, глядя перед собой в одну точку. Бабушку это очень волновало, она шепотом докладывала возвратившемуся поздно вечером дяде Косте:

— На Мариночку снова молчун напал.

Дядя Костя на цыпочках приближался к Марининой кровати и тревожно вглядывался в лицо спящей дочери.

Но бывали вечера, когда все семейство собиралось вместе. За ужином, за разговорами, время летело быстро. Я замечала, как мама все чаще и чаще трет лоб. Тогда я пристраивалась за ее спиной, вытаскивала шпильки из золотой прически. Мама очень уставала от толстой косы. С последней шпилькой коса падала, чуть-чуть не доставая кончиком до полу, а мама становилась совсем молоденькая.