Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Васильева Ариадна Андреевна

Вручение приза и сам факт такой выдающейся победы — все было лестно. Однако Марк, не получивший полного удовольствия, ругался, на чем свет:

— Я же просил, я втолковывал — не лезь вперед! А ты…

И вот теперь несчастный Андрюша, любимец спортгруппы, неподвижно лежал на желтом песке. Несколько поодаль Марк и Олег со зверскими рожами выкручивали Сереже руки, отнимали заржавленный пистолет. Красинский приникал к бездыханному телу, пытаясь расслышать биение сердца, в толпе слышались рыдания, Маша билась в истерике, где-то кричали доктора, Виктор Пащенко терзал стартер, пытаясь завести машину, а она, как и положено было по сценарию, не заводилась. Затравленного убийцу волокли в палатку под арест,

выбирали пять караульщиков, беспощадных и обозленных. Маша рвалась к Андрею:

— Пустите меня! Пустите меня! Я так любила его! Это я во всем виновата! Как же я без него буду жить!!!

На этой реплике Андрей ожил. Сел и стал смотреть на всех детскими глазами: а чего это вы все собрались?

— Вот сволочи! — плеснула руками зареванная Машка и грохнулась в обморок.

Когда все закончилось — Машу отлили морской водой, а добровольным караульщикам предъявили живого и невредимого Гауфа, — выяснилось, что добрая половина лагеря была посвящена и знала истину. Это вызвало справедливый гнев Маши. Как это я, ее лучшая подруга, не предупредила и позволила при всех свалять такую дурочку. И в любви к Гауфу публично признаться, и в обморок завалиться.

Впрочем, она недолго держала на сердце обиду. Вечером они с Андрюшей мирно гуляли по пляжу, а через несколько лет благополучно поженились.

В августе погостить к младороссам приехал Великий князь Дмитрий Павлович. Он провел с нами пару дней, ел неприхотливую нашу еду, страстно болел на волейбольных состязаниях, а в последний вечер после бесконечных приставаний и просьб рассказал, как они с Феликсом Юсуповым и доктором Пуришкевичем убивали Распутина. Рассказывал скупо, хмурил красиво очерченные брови. Кончил, болезненно сморщился, несколько минут в полной тишине смотрел в землю и вдруг поднялся и ушел в специально отведенную ему палатку.

Мне потом несколько ночей подряд снился отравленный, но все еще живой и страшный Распутин. В него стреляли, он падал, поднимался и шел на меня. В него снова стреляли, он снова падал, поднимался и никак не хотел окончательно умирать.

15

У Спасских. — «Княгиня плачут». — Похищение Миллера. — Бетти. — В Альпах. — Слухи о войне. — В Париже все спокойно

События предвоенных лет в моей памяти перепутались. Жизнь была слишком однообразна, и никакие, даже самые веселые, поездки к морю не нарушали ее монотонного течения. Вот разве что тридцать шестой год запомнился из-за Петиной свадьбы и Марининого неожиданного замужества. Она вышла за француза и уехала в Алжир, где муж ее работал по контракту в большой строительной корпорации.

В том же году Сережа устроился поваром в пансион отца Спасского. Был такой довольно известный в эмиграции священник. Пансионом заправляла его жена Тамара. Жили в нем и кормились разные люди, в основном состарившаяся знать. Ну, и, конечно же, не обходилось без курьезов.

Жила в пансионе княгиня В***. Дряхлая старушенция и слышать не желала о произошедшем в России перевороте. За ней ходила горничная, прикатившая в эмиграцию за госпожой. Единственный взрослый сын княгини жил бедно, шоферил и пытался сделать все возможное, чтобы не нарушать покоя матушки.

И вот заказывает однажды княгиня на обед пюре с курицей. Чего проще! Сварил Сережа симпатичную курочку, отрезал от нее толстенькую ножку, намял картошечки с маслом и отправил наверх в комнату княгини. Через минуту возвращается горничная и объявляет:

— Княгиня не кушают, плачут. Не так приготовлено.

— А как надо?

— Не сказывают.

Сережа подумал, покрутил тарелку, нарезал курицу кусочками, подогрел и вспушил пюре.

Снова бежит горничная:

— Княгиня не

кушают, плачут.

Что ты будешь делать! И ведь, главное, как ее иначе приготовить, отварную курицу с пюре? А упрямая старуха грозится в рот ни крошки не брать, пока не приготовят, как положено. Пришлось вызвать сына. Приехал князь, злой, как черт.

— Опять матушка колобродит!

Встали оба над тарелкой с остывшей курицей, смотрели, смотрели, князь развел руками.

— Ей-богу, не знаю, какого рожна ей нужно!

Отправился к матушке, стал упрашивать отведать пюре с курицей или хотя бы намекнуть, как она хочет, чтобы ей приготовили. С соусом, прижарить или еще как. Но добился князь одного: княгиня потребовала, чтобы он немедленно вез ее в Россию, раз в Париже так бессовестно с нею обращаются.

Возвратился князь в кухню, долго мерил ее длинными породистыми ногами, и вдруг его осенило. Хлопнул себя по лбу, побежал звонить бывшему дворецкому княгини. Тут все и выяснилось.

Курицу полагалось трижды пропустить через мясорубку. Полученный фарш растереть в ступке, а уж потом все смешать с обыкновенным пюре.

Это было незамедлительно исполнено, княгиня с удовольствием откушали, успокоенный сын отправился ловить пассажиров, а это «не кушают, плачут» у Сережи прижилось. Я раз приболела, потеряла аппетит, не хотелось ни супу, ни приготовленного специально для меня винегрета, так он извел прямо. Бегал по комнате с тарелкой, торкался во все углы и причитал с дурашливым видом:

— Ох, божечки мои, что делать! Княгиня не кушают, плачут! Плачут княгиня и не кушают! Божечки мои, ох, ох, ох!

Пришлось есть.

В тридцать седьмом году Спасские прогорели, Сережа остался без работы.

Все томились, настроение было подавленное, даже притихшая и смирившаяся мама и та вскричала однажды:

— Господи, хоть бы случилось что! Хоть потоп, хоть землетрясение!

— В Париже не бывает землетрясений, — рассеянно отозвался Саша, не отрываясь от газеты, — а потоп для чего понадобился?

— Надоело так жить. Без сюжета.

— Вон, Миллера [41] украли, чем не сюжет?

Да, это был таинственный и трагический сюжет. Тридцать седьмой год ознаменовался для эмиграции новым загадочным исчезновением главы Российского общевоинского союза. Только теперь это был семидесятилетний генерал Миллер. Как и его предшественник, генерал Кутепов, он не вернулся домой, его искали и не нашли. Но, написанный рукой Миллера, остался на столе клочок бумаги. Из него следовало, что местонахождение главы РОВС известно некому Скоблину, одному из заметных деятелей Общевоинского союза. Скоблина призвали к ответу, он обещал прояснить ситуацию — и тоже бесследно исчез. Тогда французские власти арестовали жену Скоблина — знаменитую Плевицкую. В таинственной истории тогда не разобрались.

41

В наши дни история похищения Е. К. Миллера, сменившего на посту главы РОВС похищенного ранее А. П. Кутепова, также не является тайной, хотя и здесь имеется еще немало белых пятен, поскольку раскрыты не все секретные материалы. В деле похищения Миллера были замешены Н. В. Скоблин, двойной агент, работавший как на советскую, так и на германскую разведки, и его жена Надежда Плевицкая, известная исполнительница русских романсов, сужденная французской фемидой за соучастие. При этом никаких доказательств ее вины французское правосудие не предъявило. Н. В. Плевицкая умерла в 1940 в тюрьме города Ренн. Е. К. Миллер был доставлен в Москву и расстрелян. Более подробные материалы об этой истории можно найти в книге Вячеслава Костикова «Не будем проклинать изгнанье». М. 1990 г.