Возвращение в Итаку

Гагарин Станислав Семенович

И снова я один. Слова Мирончука запали в сознание, но оно еще не отозвалось в них, лишь много дней спустя вспомнил о том, что говорил он мне в камере тюрьмы, и помню эти слова до сих пор.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Слушай, я боюсь опоздать на поезд, а мне надо еще в магазин, сигаретами запастись. Олег, я совсем не хочу опаздывать на поезд…

В наш город Сергей приехал на несколько дней, командировка его кончалась, сегодня он уезжал, а их хоронили тоже

сегодня.

…Каждый день тысячи траулеров и других судов уходят в море и, возвращаясь, спешат к берегу. Вдоль и поперек пашут тралами океан мои друзья по нелегкой работе. Она становится будничной, привычной… Но к сигналам «SOS» и к тому, что может последовать потом, привыкнуть нельзя. Черные дни редки, очень редки, но они вырублены в памяти каждого рыбака.

Траулер «Сатурн» Управления экспедиционного лова вышел на промысел в Южную Атлантику, миновал Датские проливы и затонул в шести милях от Ютландского полуострова. Дело было в феврале. Команда покинула судно, бросившись в спасательных нагрудниках в ледяную воду. Одиннадцатибалльный ветер развел крутую волну. Большую часть моряков с затонувшего судна выловила рижская плавбаза, их сумели спасти. Десять утонули, семнадцать закоченевших рыбаков, поднятых датскими судами, привезли в наш город, и сегодня их будут хоронить.

Сергей живет в Ленинграде. Он учился с нами в одном классе, а теперь художник, говорит, женился, но дома у Сергея я не был. Решевский, тот побывал. Сергей – хороший парень и картины, говорил Стас, пишет неплохие.

С субботы мы вместе, сегодня понедельник, мы никак не можем расстаться, а сделать это придется, и мы бродим с утра по городу. Сергей поглядывает на часы, он хочет везде успеть, а главное, сегодня их будут хоронить.

– Ну что ты знаешь еще? – говорит Сергей. – Ведь в Питере расспросами замучают…

В который раз принимаюсь пересказывать версии катастрофы, версий много, я на ходу придумываю еще одну. Сергей подозрительно смотрит на меня – версия фантастическая.

Солнце заливает улицы светом, деревья голые, начало марта, но золото повсюду. Мы проходим к причалу, где стоит мое судно, небольшая такая «коробка», а рядом высятся надменные громадины, я предупреждаю Сергея, и он улыбается и кладет на плечо мое руку.

– Брось, старик, – говорит он. – Ты на нем капитан. Это здорово. Понимаешь: капитан…

Он знает о море понаслышке, Сергей хороший парень, но моря не знает. Ему не понять: ведь не так уж сладко быть капитаном «корыта», от киля до клотика пропахшего селедкой, и таскать эту селедку из воды по всей Северной Атлантике. Каждый рейс селедка и селедка…

Сергею я не говорю ничего, зачем ему мои болячки, будто своих у него нет. Идем дальше и останавливаемся.

– Вот, – говорю я, – он был тоже таким, это его близнец…

Я говорю про него «был», как про умершего человека. Он лежит на небольшой глубине, его обязательно поднимут, и снова он будет ходить по морям, и тут он отличается от человека способностью жить дважды.

Еще сотня метров – и мой траулер. Сергей с любопытством осматривает скромную каюту, а я складываю

в его авоську самодельные балыки – презент ленинградцам.

– Мне нравится у тебя, – говорит Сергей. – Возьмешь к себе матросом?

Соглашаюсь, конечно, и знаю, что матросом он никогда не пойдет. Но вслух об этом не говорю. Он начнет доказывать, спорить, уверять самого себя, что мечтал об этом давно, вот вернется в Ленинград и будет начальство просить, а то и без содержания отпуск возьмет. Они всегда и все так говорят, мои друзья, не знающие моря. Но по-прежнему справляют свою службу, радуясь повышениям и премиальным, срываются иногда и подчас тратят силы на деятельность пустую и ненужную им. Они неплохие парни, но бросить все и уйти в море – на это их не хватает. А жаль. Не только моим друзьям, всем парням я прописал бы крещение океаном…

…За километр до рыбацкого дома нас встретили первые кордоны. А там, за кордонами, в Доме рыбаков, ждал нас Решевский. Он состоял в похоронной комиссии и обещал нас встретить.

Не люблю похорон, но прийти сюда был обязан. Да и из-за Сергея мне следовало сюда прийти. Он художник, пусть узнает другую сторону моря.

В это время разомкнулась синяя шеренга, и человек с красно-черной повязкой на рукаве вышел вперед и принялся отсчитывать новую партию.

Мы рванулись вперед, но после третьего кордона стало ясно, что до Решевского нам не добраться.

Люди стояли группами, отделяясь и сливаясь с толпой, охватившей Дом рыбаков. Говорили громко и тихо, вытягивая шеи, смотрели туда, где из высокого подъезда опускали в толпу гробы. И трудно было рассмотреть что-либо там, дальше, где скипелись воедино люди. Они заполонили собой солнечный мартовский день, дом с колоннами, с голыми деревьями площадь и нехотя выпускали из своих объятий кумачовые машины.

– Главное, только на промысел вышли…

– Салаг, говорят, было много, кто по первому разу.

– Их на каждом судне достаточно.

– Может, кто вышел на корму потравить – штормило ведь крепко – и клинкетную дверь за собой не задраил?..

– Всякое могло, кто знает…

– Капитана не нашли?

– Не нашли.

– А что же он «SOS» не давал? На себя надеялся?

– Надеялся… А ты бы дал?

– Не знаю.

– А я бы нет. Конечно, если б знал, чем кончится – другое дело.

– Не торопятся «SOS» давать… Потом попробуй доказать, что сам ничего поделать не смог.

– А люди-то, люди…

– Да… Вот они…

Толпа напирала к выходу, откуда выносили по двое отплававших ребят, машина с огненными бортами раздвигала толпу, и люди снова смыкались за ее кормой, и снова двоих выносили на солнце, и над нами метался радиоголос:

– Граждане, соблюдайте спокойствие! Освободите проход! Соблюдайте спокойствие!

Но люди не могли оставаться спокойными. Они метались из стороны в сторону, лезли на деревья и ограду, висели на балконах и громыхали жестью на крышах домов. Сергей стоял у дерева и собирался присоединиться к мальчишкам, уже сидящим на его ветвях.