Возвращение в небо

Лавриненков Василий Дмитриевич

– Я спрячусь где-нибудь в селе, пока придут наши, - наседал я.

– А они уже близко?
– вырвалось у полицая.

– Под Таганрогом. Через несколько дней будут здесь. Ты ничего не потеряешь, если я убегу. А иначе...

– Что заработал, то и получу, - тяжко выдохнул он.

Часа два пробыл я под охраной полицая. Продумав все за это время, твердо решил, что ни перед оккупантами, ни тем более перед нашими советскими людьми не стану скрывать, кто я. А главное, буду искать малейшую лазейку для побега.

Мысли

мои прервало появление уже знакомого офицера с двумя автоматчиками. Офицер для начала дал полицаю подзатыльник (может, за то, что разговаривал с пленным) и, оставив рядом со мной автоматчиков, куда-то увел его. Я понял: отношение ко мне изменилось.

Солдаты прохаживались, я сидел на колоде. Так прошло еще около часа. Я поднялся, чтобы размяться, но только встал - потемнело в глазах, чуть не упал. Начал шарить по земле в поисках колоды, и вдруг снова удар по спине. Я свалился, потом все же приподнялся, ползком добрался до колоды.

– Зитцен!

Слово было мне непонятно, но по выражению лица автоматчика, по его окрику догадался: надо сидеть. Сидеть не шевелясь. Видимо, этих вахтманов проинструктировали надлежащим образом.

Не знаю, сколько прошло времени. Наступил вечер. Я все так же сидел на колоде, а солдаты неподвижно стояли рядом. Они зашевелились только тогда, когда их окликнули, взяли меня за руки и повели.

Коридорчик, сени, первая комната, свет за шторками, и вот он - фашистский генерал в кабинете, оборудованном в украинской хате.

Я на мгновение задержался на пороге, увидев генерала. Он сидел за столом, перед ним была лампа с абажуром, рядом кровать с подушками до потолка, на стене коврик с голой русалкой. В последнюю очередь я приметил здоровенного пса, который лежал у ног генерала.

Солдаты прикрыли дверь и остановились за моей спиной. Овчарка, почуяв чужого, бросилась ко мне. Я, естественно, подался назад, солдаты подтолкнули меня навстречу псу. Тот встал на задние лапы, передними уперся мне в грудь и зловонно дохнул прямо в лицо. Спасаясь от зубов овчарки, я закрыл лицо руками. Но силы были на исходе, и я упал. Пес, рыча, стал рвать гимнастерку.

Только тогда генерал позвал собаку и что-то сказал солдатам. Они подняли меня с пола, подвели к стулу и усадили.

В комнате остались майор-переводчик и генерал, у ног которого послушно лежала овчарка.

На столе у генерала я увидел письмо, которое мне вручили перед вылетом.

Посмотрев на меня, переводчик взял письмо, быстро пробежал его, что-то сказал и подал его генералу. Переговариваясь, они то и дело посматривали на меня. На лице генерала вдруг отразилось подобие улыбки, он обратился ко мне.

– Кто вы?
– перевел майор.

Я поднялся со стула, переводчик взмахнул рукой - сидеть.

– Я - летчик. Герой Советского Союза.

В том, что отвечать надо именно так, я не сомневался:

в письме наверняка было поздравление по поводу присвоения мне этого звания.

Генерал поинтересовался, откуда я родом, где учился, на каких фронтах воевал, сколько сбил самолетов, являюсь ли коммунистом. Я коротко ответил на все вопросы. Переводчик что-то записывал, пока я говорил. Генерал смотрел мне прямо в лицо. Взгляд его был тяжелый, мрачный. Мне даже показалось, что глаза генерала стали больше и с каждой минутой приближаются ко мне.

Попросив переводчика перечитать одно место в письме, генерал неожиданно встал из-за стола. Собака поднялась тоже.

– Где штаб вашей армии? Штаб танковых сил?

Я ожидал, что об этом спросят, и сразу ответил, что не знаю.

– Почему вы пошли на таран нашего самолета?
– резко переменил он тему.

Пришлось объяснить ситуацию, сложившуюся в воздушном поединке с "рамой", упомянуть о неожиданном столкновении с ней.

– А у нас есть свидетель, который утверждает, что вы преднамеренно таранили нашего разведчика.

Через минуту в комнату вошел высокий, светлорусый офицер. Голова и левая рука его были забинтованы, куртка расстегнута, на кителе поблескивали какие-то нашивки, награды.

Генерал произнес несколько похвальных слов в адрес вошедшего. Мне объяснили, что это знаменитый летчик-разведчик, работающий на танкистов. Раненый заговорил тоже.

– Господин генерал считает, что вы сбили нашего аса, нарушив законы ведения войны в воздухе. Немецкие летчики никогда не прибегали к тарану, торжественно переводил майор.
– За таран вы будете наказаны.

Как бы подтверждая слова переводчика, генерал гневно взглянул на меня.

От удара в воздухе я был весь в крови. Во время разговора с генералом кровь вдруг хлынула из горла. Летчик наклонился ко мне, подал не то платок, не то полотенце, которое услужливо протянул ему переводчик. Генерал велел налить мне воды. Переводчик и летчик довольно долго возились со мной, помогая остановить кровотечение. Когда же я смог говорить, повторил то, что сказал раньше.

Перекинувшись несколькими словами с летчиком, генерал закурил, погладил собаку и махнул рукой.

Переводчик позвал солдат, находившихся за дверью, они взяли меня за плечи и вывели из кабинета.

Ночь опустилась на село. В высоком небе мерцали звезды. А меня снова куда-то повели. Сзади шагали несколько гитлеровцев. Я с трудом различал еще видимую серую тропинку и чувствовал себя все хуже с каждом минутой.

Промелькнули последние деревья, мы шли над глубоким оврагом. "Где-то здесь...
– с отчаянием думал я.
– Ведь допрос состоялся..."

Один из солдат вышел вперед. "Если будут стрелять, он должен отойти... Только он отойдет - прыгну в овраг..."