Возвращение в небо

Васильев Владимир Николаевич

«И правда! – с облегчением подумал Ромеро. – Циновки в жилищах – это ж тоже готовое плетение! Пусть и травяное, какая, в сущности, разница…»

Днище корзины было разбито на шестнадцать квадратов поменьше, каждый из которых размером был примерно с обычную летательную корзину. Жерди, разделяющие сами квадраты, были толще соседних, да вдобавок соединялись попарно по вертикали, одна над другой, словно невысокие порожки.

В двух углах, а точнее – над двумя углами, виднелись ладные навесы, вполне привычного вида – плетение и шкуры; в двух оставшихся

углах такие же навесы как раз устанавливали.

В самом центре корзины выделялась плоская окружность, в отличие от прочих частей дна сплетенная из лучшей лозы да вдобавок вымоченной в соке агавы – видно по необычному блеску.

– Для очага? – догадался логвит.

– Для очага, – улыбнулся ма Шойц, явно очень довольный своей задумкой.

В обычных корзинах никто и не думал устраивать очаг – они предназначались для не особенно долгих перелетов, в которых обходились без огня и готовки, немудреными дорожными запасами.

– Очаг уже закрепляют? – поинтересовался Ромеро. – Успеть бы!

– Зачем? – пожал плечами ма Шойц. – Вырубим наш, клановый…

Ромеро сразу посерьезнел.

Все верно. Лист умирает… Это очень хорошо, что главный очаг клана останется с людьми, даже когда они покинут Лист.

– Дрова сначала заменят часть балласта, – принялся развивать мысль ма Шойц. – Постепенно будем их жечь, общий вес хоть немного да уменьшится, горячий воздух будет подбадривать наусов наверху, а разогретые они выше взберутся.

– Ты молодец, Шойц, – впечатленно качнул головой логвит. – Я уж молчу о том, что детям не объяснишь, почему вместо супа солонина…

– Солонину как-нибудь переживем, – сквозь зубы процедил Кром. – И детям объясним в лучшем виде. А вот если кто мне объяснит – как здесь все разместятся, я того лично обниму и расцелую.

– Разместятся, – невозмутимо заявил мастер. – Я все подсчитал.

– А припасы учел? – хмуро поинтересовался Кром. – Они тоже место занимают.

– Учел, ясное дело, – ма Шойц даже фыркнул. – За кого ты меня принимаешь, Кром? Часть подвесим снаружи корзины, по бортам. Часть внутри, заодно удобнее будет блюсти горизонталь. Чуть перекренится – переместил груз, куда нужно, и порядок! Людям, конечно, тесновато будет, спать придется бок к боку, но, во-первых, так теплее, а, во-вторых, не до жиру. Потерпим.

Логвит сердито покосился на старика Крома. Что-то он сегодня не в меру придирчив. Не с той ноги встал, что ли?

– А это что такое? – спросил Ромеро, указывая на узкий проем в борту, как раз напротив основной «двери». По обе стороны от проема в плетение были встроены вертикальные столбики с рогатинами по верху и парой перекрестий чуть пониже.

– А тут летателей принимать будем. И крылья чалить, снаружи, к борту. Внутри-то негде. Тут еще выдвижной пирсик будет, ствол на доски уже распустили, подсыхают как раз.

Ромеро со значением кивнул:

– Ты молодец, мастер! Многое предусмотрел!

– Надеюсь, что не многое, – вздохнув, произнес ма Шойц серьезно. – Надеюсь, что все.

* * *

Логвита

разбудили под самое утро, когда сон особенно крепок и глубок.

– Что такое? – Ромеро вскинулся на ложе, ощутив резкую боль в локтевых суставах. Словно на непогоду.

Над ним склонился ло Туре, хворый молодой охотник, вторую неделю залечивающий рваную рану в боку. Старая певчая сова вцепилась – а когти у нее, как известно, будь-будь…

– Логвит! Мы у самой поверхности, – прошептал Туре. – Вот-вот сядем!

– Поверхности чего? – спросонья не сообразил логвит.

– Поверхности мира, – выдохнул ло Туре. – Под нами плоскогорье…

Лист дрогнул, толкнулся в ноги как раз когда они с охотником прошли полдороги от стойбища до кромок. Оба кубарем откатились с тропы в густые кусты на обочине. Из крон с шумом вспорхнули редкие птицы; факел выпал из руки Туре и сразу погас. Стало темно и жутко.

Второй толчок, послабее, – и все затихло. Стало почти как всегда – только тропа теперь вела не по ровному, а ощутимо вверх. Лист упал и замер на поверхности мира не горизонтально, а задрав нос и опустив корму.

«Ах ты, – подумал логвит с досадой. – Не дотянул до рассвета…»

Еще он подумал, что в стойбище наверняка поднялась суматоха. И хорошо, если только суматоха, а не паника. Мужчинам-то старейшины объяснили, чего следует ожидать и как надлежит себя вести, а вот женщинам и особенно детям такое объяснить трудно.

Ромеро прислушался – вроде бы, криков не слыхать. Но до стойбища вообще далековато.

– Логвит! – послышался свистящий шепот. – Ты где? Ты цел?

– Цел, – проворчал Ромеро, оперся на руки (пр-роклятые суставы, опять напоминают о себе!) и, кряхтя, поднялся во весь рост. Негоже логвиту валяться головой в кустах, пусть этого никто и не видит, даже ло Туре.

Как только Туре вновь поджег факел, они продолжили путь к наблюдательному посту у разлома в полуосыпавшихся кромках – чуть медленнее, чем раньше, потому что у Ромеро ныли не только локти, но и колени, да и идти приходилось словно бы вверх по склону.

Ночь была, как назло, безлунная и темная. Сколько ни всматривался Ромеро во мрак за кромками, ничего рассмотреть так и не сумел. Потому, видно, дежурные и послали за ним так поздно. Потому и не поняли сразу, что высоту Лист потерял окончательно.

– Придется ждать рассвета. Туре, ты оставайся. Жгите факелы, а еще лучше разведите тут костер, да глядите за разломом в оба! Как бы не вскарабкался кто-нибудь.

– А кто тут может вскарабкаться? – недоуменно спросил ло Инч, старший из дежурных.

– Кто угодно, – буркнул логвит. – Например, крысы.

– Крысы?

– Да, оборотни. Они даже на поверхности живут.

Дежурные переглянулись и невольно потянулись к мечам при поясе.

«Эх, холера! – мрачно подумал логвит. – Крысиную стаю и десяток охотников не остановит. А тут всего трое! Поскорее бы рассвет…»