Возвращение в Петроград

Тарханов Влад

— Это верно?

В глазах царя блеснула Надежда. Брюс утвердительно кивнул головой.

— Действуй!

Это слово прозвучало неожиданно твёрдо. Пётр с неожиданным интересом смотрел затем, как Брюс чертит пентаграмму, а затем выводит прямо на стене какие-то знаки. Затем колдун вытащил чёрную свечу и зажёг её. Неприятный острый запах заполнил комнату. Речь Брюса слилась в череду непонятных местоимений и вскриков. Минута вторая и всё закончилось. Начерченная на стене пентаграмма вспыхнула, чуть обуглились обои, теперь нельзя было разобрать, что тут было нарисовано.

Пётр забылся тяжёлым сном, Брюс незаметно вышел, чтобы пропасть из нашей истории уже навсегда.

Поутру императора очнулся от того, что и в его глотку вливали какую-то жидкость. По вкусу, он догадался, что это был яд. Катерина, ш**** которую царь подобрал в шатре Меньшикова травила своего мужа, без всякого зазрения совести. Пётр застонал. Он изо всех сил старался бороться с ядом, вот только

сил была немного. В комнату зашли. Все чего-то ждали. Пётр сумел жестом показать, чтобы ему дали возможность писать. Кто-то притащил грифельную доску, не побоялся гнева полудержавного властелина. Фаворит царя смотрел на это действо с опаской. Пётр, дрожащий рукой, вывел на доске корявые буквы «отдайте всё»… И на большее сил не хватило. Яд победил.

Глава первая

Призывают духов, но не слишком удачно

Глава первая

В которой призывают духов, но не слишком удачно

Санкт-Петербург. Салон графини Чарской.

21 февраля 1917 года

Гипнотизм, медиумизм, бишопизм, спиритизм , четвертое измерение и прочие туманы овладели им совершенно, так что по целым дням он, к великому удовольствию своей супруги, читал спиритические книги или же занимался блюдечком, столоверчениями и толкованиями сверхъестественных явлений.

(А. П. Чехов «Тайна», 1887)

В начале двадцатого века столицу и иные города Российской Империи накрыло волной моды на мистику. Множились спиритические салоны, в которых призывали духов, мутные личности, с характерным разрезом глаз, рассказывали о Шамбале и мудрости Востока, расплодились эзотерики самого разного толка, маги и ворожеи. Кто-то из историков справедливо заметил, что мода на мистику возникает в самые сложные и переломные моменты существования любого государства. Когда распалась империя Александра Македонского, впервые это явление было отмечено как исторический факт. Кризис империи Российской отозвался в душе народной кризисом веры, духа и силы. А слабому душевно можно привить какую угодно идеологию, только бы оказался активным и обеспеченным средствами «прививальщик». И что удивительно, больше всего мода на сверхъестественное поразила высшее общество, которое, по меткому определению одного из вождей мистиков будущего «верхи не могли управлять по-старому». Управлять не могли, но взывать к духам, которые наставят на путь истинный — вполне. Что уж говорить, если увлечение спиритизмом не обошла и царскую семью. Тот же император Александр Второй перед отменой крепостного права присутствовал на спиритическом сеансе, на котором вызывал дух Николая Первого. И таких сеансов государь посещал не раз и не два[1].

Кроме императорской семьи, мода на спиритуализм зацепила не только высшие аристократические слои, в салонах которой по ночам стали проводиться сеансы вызывания духов, но и богатые купеческие семьи, интеллигенцию. В простом народе хватало своих доморощенных мистиков, старцев, кликуш и прочая, им барские забавы были не столь интересны. В 1910 году только в Москве насчитывалось сто шестьдесят кружков, в которых вызывали духов, в ней же прошел съезд спиритуалистов, на котором присутствовало почти сотня делегатов, а журнал «Спириуалист» расходился многотысячными тиражами, чему многие модные или литературные издания могли бы позавидовать.[2] Не обошла мода на мистические веяния и научные круги. Так, одним из первых и самых влиятельных столичных кружков, увлекших спиритизмом множество людей, стал небольшой коллектив во главе с писателем Александром Аксаковым, зоологом Николаем Вагнером, химиком Александром Бутлеровым. Вагнер даже тиснул статью, в которой с «научной» точки зрения обосновывал пришедший к нам из Североамериканских штатов моду на сеансы вызывания духов и демонов. Это вызвало вполне естественную гневную реакцию со стороны «здорового» научного сообщества. С разоблачением спиритуализма выступил лично Менделеев. Между ним и Бутлеровым развернулась достаточно жаркая дискуссия. А сам Дмитрий Иванович приложил немало сил для разоблачения сеансов духопризывания (точнее, шарлатанства на этих сеансах). Чем-то подобным на родине этого мистического учения занимался знаменитый фокусник Гуддини.

Не было единства и среди оккупировавших северную Пальмиру мистиков. Более того, три основных течения в них друг с другом конкурировали и довольно жестко. И если в Россию приезжали американский медиум Бредиф, европейцы: братья Пети, Хьюм и мадам Сент-Клер, то с Востока со своими учениями пришел Бадмаев, всё большую известность набирала Елена Блаватская, а еще со всеми ними конкурировали «исконно русские старцы», среди которых самым влиятельным стал небезызвестный Григорий Распутин[3]. За что они боролись? В первую очередь, за деньги и за влияние на умы людей. В первую очередь, высшего общества. Ибо оно ближе к власти. А где власть — там и деньги.

Графиня Элеонора Макаровна

Чарская происходила из свежеграфской семьи. Муж ее, Святослав Пантелеймонович Чарский, был богатым тверским купцом, который сумел хорошо поднять капитал на торговле китайским товаром (уже тогда понял, что ширпотреб выгоднее всего вести из Поднебесной). В жены себе он взял состояние: Элеонора Макаровна принадлежала тоже к купеческой семье, пусть и не столь зажиточной, как быстро разбогатевшие Чарские. Но Семпудовы тоже могли тряхнуть мошной, и за любимой доченькой, воспитанной в лучших европейских традициях, приданное выдали вполне достойное. Пару раз крепко раскошелившись, потратив на благие дела не одну сотню тысяч рубликов, Святослав Пантелеймонович удостоился графского титула (сколько он при этом занес кому надо — история умалчивает). Высший свет свежеиспечённую аристократию не принял. И Элеоноре пришлось что-то придумывать, чтобы стать хоть немного своей в обществе аристократических акул. Она сделала ставку на спиритизм. А почему бы и нет? Главное, чтобы ее салон (или кружок) стал известен, и его посетил кто-то из приближенных царской семьи. И тогда, можно сказать, дело в шляпе. Увы, ни Сент-Клер, ни Хьюма, никого из ведущих спиритов мира к себе в салон графиня так и не смогла привлечь: они стоили слишком дорого и в абы каких кружках участия не принимали. Деньги не всегда решают вопросы. Её большой удачей стало приглашение некой «мадам Сталь». Эта экзотического вида дамочка стала набрать популярность на столичном небосклоне спиритуалистов благодаря не только довольно оригинальной внешности — в ней угадывались африканские черты, но и за счет весьма смелых нарядов. Сеансы она проводила в тончайшем пеньюаре, через который можно было угадать все особенности строения ее роскошного тела.

Элеонора обходила салон, проверяя, всё ли готово к сегодняшнему сеансу. Свечи, помещение, напитки и закуски (почему-то после сеанса на гостей нападал невиданный аппетит), в таком деле не существует несущественных мелочей! Каждая играет свою роль, и за всем надо лично уследить, ибо слуги, как всегда, что-то перепутают или сделают спустя рукава! Но вот томительные часы ожидания закончились. Сегодня среди приглашенных должна быть даже бывшая фрейлина императрицы-матушки, Наталья Вдовина. На неё и делалась основная ставка. К сеансу графиня Чарская оделась в чёрное платье с кружевным воротником-ошейником, руки спрятала в бобровую муфту и сняла почти все украшения. На ней остались только жемчужные серьги, безделушки из золота, серебра и драгоценных камней мадам Сталь категорически запретила одевать, разрешены стали только натуральные полудрагоценные камни, в том числе янтарь и жемчуг. На часах пробило десять часов вечера, когда стали съезжаться участники сеанса. Вместе с хозяйкой салона и спиритом их собралось шесть человек: госпожа Вдовина с супругом, купец первой сотни Григорий Григорьевич Елисеев и Татьяна Фоминична Примакова, супруга Михаила Павловича Рябушинского, да-да, из тех самых Рябушинских, одного из богатейших банкиров и предпринимателей Российской империи.

(примерно так могла выглядеть графиня Чарская)

Элеонора Макаровна встречала гостей с широкой улыбкой на лице. Надо сказать, что была она худа, как щепка, и мало кто мог бы назвать её лицо симпатичным. Улыбка же ее напоминала волчий оскал, ибо не нашла графиня счастья в браке (супруг ее постоянно ошивался то в Туле, Иркутске или Астрахани, где вёл свои дела, либо в Праге с какой-то певичкой, ставшей его любовницей). Сама мадам графиня завела себе ухажера, молодого студента, нуждавшегося в материальном обеспечении, которое ему с превеликим скрипом выдавалось, ибо новоявленная графиня, славилась своей скупостью, как и положено купеческой дочке. Но, тем не менее, этикет был, в какой-то мере, соблюден. Гости расселись за столом и приготовились к сеансу. Ждали только мадам Сталь, которая все ещё готовилась к выходу в общество.

(примерно так вот оно всё выглядело)

Ровно в одиннадцать мадам Сталь — высокая смуглая дама с копной непокорных курчавых волос и чувственными полными губами, появилась в комнате для спиритического сеанса, которую скупо освещали лишь несколько свечей. Никакого электричества или газового освещения! Только свечи, дамы и господа. только свечи! На этот раз она была одета и вовсе почти порнографическим образом — длинная тонкая ночная рубаха до пят, сквозь которую просвечивались напомаженные соски. Графиня не без удовольствия отметила, как у Вдовина с Елисеевым челюсти упали куда-то в пол. Теперь точно об этом сеансе будут говорить в Петрограде, или она ничего не понимает в людях!