Возвращение в Прованс
Шрифт:
Поезд неумолимо двигался на восток. С наступлением осени ночи становились холоднее, узники мерзли в вагоне, согреваясь только теплом своих тел. Наконец состав дернулся и замер. От рывка заключенные повалились друг на друга, сбивая с ног соседей, наступая на трупы. Холод пробирал до костей. С неба сыпалась льдистая крупка. С трудом переставляя окоченевшие ноги, Ракель вышла из вагона и помогла спуститься товарищам по несчастью.
«Как давно мы уехали из Парижа?» – отрешенно подумала она.
Резкие порывы ледяного ветра трепали изорванную одежду узников, едва живых от голода и жажды. Охранники, сжимая в руках дубинки, отрывисто выкрикивали
– Не привлекайте к себе внимания, – чуть слышно шепнул отец дочерям, вынося из вагона бесчувственную Голду.
Ракель схватила за руку испуганную Гитель. Губы девочки побелели, глаза ввалились.
У платформы стоял указатель «Аушвиц-Биркенау». Рельсы обрывались под железной аркой у кирпичного здания с невысокой башенкой.
«Конец пути», – обреченно подумала Ракель.
Солдаты вермахта уверенно вышагивали по платформе, криками заставляли заключенных выстроиться в шеренгу у железнодорожной рампы.
– Raus! Schnell! Aussteigen! [1] – раздавались со всех сторон гортанные приказания.
1
Пошел! Быстро! Выходи! (нем.) (Здесь и далее – примечания переводчика).
Эсэсовцы в зловещих черных мундирах вели на поводках рычащих собак и рассеянно похлопывали стеками себя по бедрам.
После мучительного путешествия в товарном вагоне осталось в живых около девяноста человек. Их заставили присоединиться к остальным депортированным, скучившимся у рампы. Немцы, переговариваясь между собой, упоминали sonderzuge – особый состав. Едкий запах гнили, немытых тел и испражнений обжигал ноздри. Люди опасливо оглядывались по сторонам, жались друг к дружке.
После долгой тряски в вагоне Ракель неуверенно переставляла ноги, боясь споткнуться и упасть. Внезапно ей показалось, что среди оборванной, испуганной толпы движется призрачный силуэт, длинным корявым пальцем тычет в людей, обрекая их на скорую смерть.
– Одежду и предметы личного пользования оставьте для дезинфекционной обработки, – заученно повторяли охранники на немецком и плохом французском. – Не забудьте надписать на багаже фамилию.
Еле держась на непослушных ногах, члены семьи Боне отправились сдавать скудные пожитки. Гитель тоненько захныкала. Ракель чувствовала, что ее лишили последней связи с родным домом. Она все еще верила, что, хотя их и насильно вывезли из Франции, здесь, в Польше, им дадут возможность начать новую жизнь, подыскать работу и вернуть себе часть утраченного достоинства, а знакомые вещи, спасенные из руин прежней жизни, помогут освоиться на новом месте.
Очередь двигалась медленно. У рампы высилась аккуратная гора чемоданов, саквояжей и узлов. Якоб и Сара поддерживали Голду, которая с трудом волочила ноги. Ракель старалась успокоить младшую сестру.
– Потерпи еще чуть-чуть, Гитель. Недолго осталось, скоро отдохнешь.
Охранники отделяли мужчин от женщин и детей. По длинной шеренге депортированных
Врач-эсэсовец лениво расхаживал по платформе, равнодушно осматривая заключенных. Он указывал на стариков и детей, на матерей с младенцами на руках, на больных и увечных, и охранники отводили их в сторону. Монстр в белом халате мельком посмотрел на Голду, кивнул солдатам, и женщину оттащили от дочерей. Та же участь постигла Гитель; перепуганная девочка не сообразила, что расстается с сестрами. По щекам Сары текли слезы. Ракель, онемевшая от растерянности, крепко сжала руку старшей сестры. Гитель рванулась к отцу, но колонну мужчин уже гнали к во ротам.
Якоб оглянулся на дочерей, поймал взгляд Ракель и кивнул. В его глазах застыла скорбь. Голда недоуменно озиралась по сторонам, не понимая, что происходит, не слыша охранников, которые грубо толкали ее к остальным узникам. Громадный пес зарычал и рванулся с поводка. Голда и Гитель испуганно вскрикнули и отшатнулись. Коренастая старуха обняла их за плечи натруженными руками и поглядела на сестер.
– Я присмотрю за ними, – сказала она.
Шеренга пленников медленно двинулась по дорожке к воротам лагеря.
Врач внимательно поглядел на Ракель, чуть склонив голову с ровным, будто по линейке, пробором.
– Имя?
– Ракель Боне.
– Место рождения?
– Сеньон, Прованс.
– Ближайший город?
Внезапно Ракель поняла, что ее уже включили в какую-то группу узников.
– Апт, – ответила она и, не сдержавшись, спросила: – Куда их ведут?
Эсэсовец недовольно поджал тонкие губы, окинул ее холодным взглядом голубых глаз и махнул рукой в сторону стариков и детей.
– На дезинфекцию, – равнодушно бросил он и, поморщившись, презрительно добавил: – Грязь смыть, чтобы не воняли.
– А нас на дезинфекцию отправят? – вежливо поинтересовалась Ракель. – У моей сестры вши завелись. Вы же врач…
– Меня зовут доктор Йозеф Менгеле. Я здесь недавно, как и вы. – Он подтолкнул Ракель к шеренге узников и поманил к себе Сару. – Вас тоже продезинфицируют. А о волосах можешь не волноваться.
Охранник стволом автомата ткнул Ракель в спину.
– Иди уже!
– Но почему нас… – не унималась Ракель.
– Ш-ш! Не зли его, – зашептала Сара.
Ракель почувствовала ложь задолго до того, как узнала страшную правду. На площади перед рампой еврейский оркестр играл бравурную музыку. Музыканты, одетые в полосатые робы, стояли с безучастными лицами. Ракель беспомощно глядела, как незнакомая старуха увлекает за собой Голду и Гитель. Сара, безудержно рыдая, крепко обняла сестру.