Возвращение в Сокольники
Шрифт:
Профессионально проглядывая материалы расследования Службы собственной безопасности, он прочитал и собственные показания, касавшиеся профессиональных качеств коллег. И они были, мягко говоря… неутешительными для последних. Что ж, иной раз твоя якобы принципиальность может легко смахивать и на донос. Это если рассматривать сказанное под определенным углом зрения. А что поделаешь? Наша принципиальность и объективность впитаны, что называется, с молоком матери. Это, как говорится, особый менталитет, которого вовсе не стеснялись, а, напротив, всячески культивировали более семи
Нет, не чувствовал себя сейчас страдальцем-пионером Александр Борисович, но вот если бы можно было повернуть время вспять… Нехорошо.
А где они сейчас, эти мужики? «Вот ты говоришь – приятель, – хмыкнул Турецкий. – А сам даже не поинтересовался, что стало с человеком, которому ты, по собственной честности, элементарно подставил подножку. И зачем? Что ты поимел с этого? Была хоть польза делу?…» Не мог ответить даже на такие примитивные вопросы Турецкий. И это злило…
Он снял трубку местного телефона и набрал номер приемной Меркулова.
– Приемная замес…
– Знаю, – перебил он вежливую молодую практикантку-секретаршу Свету. – Скажи мне, девочка… это Турецкий, у Кости… извини, Константина Дмитрича есть сейчас кто-нибудь в кабинете?
– Именно сейчас? – переспросила неуверенно Света.
– Я неясно выразился? – почти рявкнул Турецкий. – Да или нет?
– Нет… – испуганно ответила Света.
– Все, спасибо, я понял, – стихая, мягко уже сказал Александр Борисович, – прости, девочка. – И, отключившись, тут же набрал Костин внутренний. – Извини, я не очень отрываю от дел государственных?
– А, это ты, Саша? Не очень. Какие проблемы? Ты где?
– Где и положено – в архиве. Потому и вопрос, могу?
– Валяй, минутка имеется, сейчас жду из Совета Федерации, чего-то у них там опять… Ну ладно, слушаю.
– Ты помнишь, Костя, таких ребят – Однокозова и Юшманова?
– Да, а в чем дело? – В его голосе послышалось недовольство.
– Да вот случайно обнаружились кое-какие документы… То ли их сюда по ошибке сунули, то ли нарочно, чтоб следы потерять… Чем тогда с ними закончилось? И чем было вызвано расследование в ССБ? Не помнишь?
– Да зачем тебе? – Голос у Кости стал вовсе неприятным – скрипучим и нудным, как бывало всегда, когда ему что-то чрезвычайно не нравилось.
– Ну ты мне, как своему товарищу, черт возьми, можешь правду сказать?! – почти закричал Турецкий. – Что у нас, понимаешь, куда ни ткнись, повсюду сплошные тайны мадридского двора?!
– Не ори! – сурово оборвал Меркулов. – Не один, поди, там. Нельзя демонстрировать посторонним неуважение к собственному начальству. Я помню. И не помню, если говорить по правде. Потому что не интересовался дальнейшей судьбой этих засранцев, опозоривших нашу фирму.
– А в чем позор-то?
– В чем, в чем… – остывая, пробурчал Костя. – Умудрились прикрыть дело… Подозревали, что за крупную взятку. А между прочим, объективочку на них, если не забыл, ты сам же и составлял. И показания давал соответствующие!
Свободен… Александр Борисович положил трубку, тупо уставился в собственные показания. Подумал как-то посторонне, что, если бы он тогда был менее категоричен, а более справедлив, вполне возможно, ребята бы не пострадали. Но почему же он так поступил? Что было причиной? Вот этого он никак вспомнить не мог. Но чуть позже проклюнулась мысль, что причиной всему могла оказаться его собственная эйфория, в которой он находился долгое время после возвращения из Гармиша. Это осознание собственной значительности, даже важности, вероятно, и подвигло его на такую правду-матку.
– А тебя-то что здесь заинтересовало? – недовольно спросил он у практиканта.
– Я прочитал ваши характеристики… Интересно. Показалось, что очень точный профессиональный подход… Я не прав?
– Мне тоже так казалось… тогда… – вздохнул Турецкий и захлопнул подшивку. – Сделай одолжение, засунь ее куда-нибудь так далеко, чтоб сто лет не отыскать… Продолжай работать по плану. Молодец, глубоко копаешь. А я поднимусь ненадолго к себе в кабинет, надо сделать несколько деловых звонков. Потом либо вернусь, либо позвоню… Работай, практикант. А Светке своей скажи, что задавать бесконечные встречные вопросы не годится. И еще скажи, что это у меня от нервов. Расшалились, понимаешь…
Практикант вдруг хитро ухмыльнулся и негромко ответил:
– Вообще-то, я думаю, она предпочла бы, чтобы вы сами ей об этом сказали. По-моему, она от вас просто без ума. Поэтому и дар речи теряет… Неровно дышит, понимаете? – ухмыльнулся Максим.
– Ты вот что, практикант! – повысил голос Турецкий. – Ты на себя не особо-то… бери! Детский сад, понимаешь, развели… Без ума… Оно и заметно!
А на душе почему-то вдруг стало сладко и томительно. Черт возьми, может, и прав этот старик-Мирзоян? Не так уж и стар, если девчонки на тебя внимание обращают? Или чушь это все?… А все-таки приятно…
Оказалось, что найти Юшманова было проще простого. Турецкий стал искать и быстро нашел. Фамилия-то встречается не так уж и часто. И спецсправка выдала адрес на улице Летчиков. Но там Юшманов давно уже не проживал. Как давно? А практически сразу после изгнания из Генеральной прокуратуры и переехал. Куда? Но если именно он и был осужден, то сведения об этом должны иметься у…
И Турецкий раскрыл телефонный справочник Главного управления исполнения наказаний. «Важняк» мог находиться только на спецзоне, куда отправляют «на исправление» бывших сотрудников правоохранительных органов и вообще «законников», но не в уголовном смысле слова, а в нормальном его понимании. Потому что, когда совершаются «ошибки» и тот же следователь «случайно» попадет на зону к уголовникам, за его жизнь никто не даст и копейки.