Возвращение в Сокольники
Шрифт:
– Тогда чем твоя башка занята? – Она резко обернулась к нему, изогнувшись при этом всем телом. Показалось, что сердится. Нотка появилась сварливая. Правильно, наверное.
– Это не объяснить…
– Может быть, поменяем позу? Попробуем другое? Сменим место?
– Вероятно, ты права, надо изменить условия. Давай уедем?
– Что, прямо на этом? – Вероятно, она имела в виду Славкин джип.
– Можно, но не стоит. Во-первых, Славку инфаркт хватит. А во-вторых, чего нам с ним потом-то делать?
– Вернем. Какие проблемы? Ты хочешь
– На другой конец Москвы. Только и всего.
– Ну-ка пусти меня.
– Ты обиделась?
– Нет, просто хочу привести себя в порядок. Да и тебе неплохо бы.
– Логично, Штирлиц ты мой! – засмеялся Турецкий.
…Ей надо было подняться в квартиру. Забрать с вешалки свой плащ.
– Не могу ж я ездить по Москве в таком откровенном наряде! – объяснила Илона.
– Ты считаешь его откровенным?
– Но я же вижу ваши глаза! Мужиков…
– Ты – храбрая женщина.
– Хочешь сказать, что своей жене не позволил бы появляться в малоизвестной компании в подобном платье? При отсутствии всего остального?
Турецкий вздохнул, мгновенно вспомнив «Дохлого осла». Что ответить? Что он вовсе не ханжа? Однако всему есть свои рамки! А в чем они, собственно, заключаются? Кому они необходимы, а кому нет? Илоне, значит, можно и даже нужно, а вот Ирине?…
Да ладно тебе, Турецкий, дурью маяться! Будто ты не знаешь, что каждому действительно – свое! Хоть Юрка Федоров считает, что свое – исключительно дуракам… А вот, к примеру, вдруг… женившись на Илоне, ты позволил бы ей ходить в таком виде? Как же, как же! Потому тебя и восхитило только что отсутствие всякого белья у Илоны, а слишком смелое платье Ирины едва не привело к смертоубийству. Ханжа и порядочная сволочь, вот ты кто. Но – молчи, об этом не должен знать никто, кроме… Господа Бога. А так разве бывает?…
Джип приехал на свое место. Турецкий включил в салоне полный свет, а Илона быстрыми движениями привела в полный порядок свой макияж. Чашки они так и оставили в мини-баре – на будущее. А бутылку с остатками портвейна и скомканную, перепачканную салфетку выкинули в мусорный бак.
В Славкиной квартире балаган уже практически закончился. Сам Грязнов, беспокойно вздрагивая, дрых на раскладушке, поставленной в непосредственной близости от бильярдного стола, так что Славкины ноги находились фактически под этим столом. Наверняка и во сне он все переживал за судьбу своего «мерина».
Денис с двумя парнями из своего агентства составлял столики в кучу, чтобы с утра оправить по обратному адресу. На кухне двое милых грязновских сотрудниц перемывали невероятную гору посуды. На Турецкого с его дамой посмотрели как на ненормальных.
– Дядь Сань? – изумился Денис. Но перевел взгляд на Илону и понимающе ухмыльнулся. Нет, все-таки у обоих этих рыжих поразительная манера догадываться быстрее, чем тебя просят!
– А мы проветрились маленько, – как ни в чем не бывало сказал Турецкий. – Что, разве уже все закончилось? Чего так быстро? Или хозяина подкосила поспешность?
Денис захохотал:
– Вот ты – единственный, дядь Сань, кто совершенно точно определил ситуацию. Именно – поспешность! Но правильнее – подкосила. Рухнул дуб… и как там дальше? Ну вы рассказывали когда-то про абхазскую газету, а?
– Так это же некролог, нечестивец! – зарычал на него Турецкий. – Как жe ты можешь о родном-то дядьке?! Ну рухнул дуб, и осиротелые ветви громко скорбят. Двоеточие. Дядя Сандро, тетя, – он взглянул на свою спутницу, – тетя Илона, сосед Гиви, другой сосед Шалва и все остальные близкие и дальние родственники, о чем извещаем тех, кто пока не знает.
Глаза Илоны искрились от смеха.
– Неужели так и было написано?
– Сам читал! – со значением произнес Турецкий. – Ну ладно, шутки в сторону. Вот ключи, Денис. Джип на месте…
– Я его на всякий случай в мой гараж отгоню. А дядьке напишу записку.
– Ты так напиши, чтоб он сразу увидел, как сумеет глаза продрать. Его же кондрашка хватит, если он утром не обнаружит машину под балконом!
– Сделаю, – кивнул с улыбкой Денис. – А вы как же? Может, вас подбросить? Я смотрю, ты без колес.
– Хитер ты, Денис. Я, значит, без колес, а подбросить – нас? – подчеркнул Турецкий. – Это ты так за «нас» сразу все и решил?
– Дядь Сань, по-моему, ты все забываешь, сколько мне лет. Нет?
– Нет, дорогой, это я хорошо помню… – Он обернулся к Илоне. – Ну что ж, забирай свой плащ. Слышь, Дениска, у меня дома коньяк, а он, скорее всего, не пойдет. У вас тут что-нибудь приличное осталось?
– Хоть залейся, хоть утопись! Тебе чего? Виски, джины там какие-то, ликеров до фига. И, по-моему, даже пара больших водочных флаконов, которые с ручкой. На выбор. Я уж не говорю о закуси. Придется, наверное, завтра к себе в фирму забрать, иначе пропадет. А так хоть ребята слопают.
– Нет, закуси нам не надо, у меня у самого что-то есть. Дай виски, черт с ним, ты не против? – спросил он у Илоны.
– Ты знаешь… – Она пожала плечами.
– Наш человек, Денис. Запомни. Когда меня уже не будет.
– Ты чего это? – поднял брови Денис.
– Да так… к слову, что называется, – заторопился Турецкий, досадуя на собственную оплошность. – Ну тащи сюда свое виски, и прощайте, ребята.
– До свидания, дядь Сань, – лукаво подмигнул Денис, протягивая квадратную бутылку с черной этикеткой…
Такси поймали сразу, едва вышли на Енисейскую улицу. Машина как будто специально ожидала их. Стояла, приткнувшись к бордюрному камню, вдали от стоянки и светила зеленым огоньком.
Турецкий назвал адрес. Таксист кивнул.
– Сколько хочешь? – спросил Турецкий.
– Договоримся, командир. Без порток не оставлю, – улыбнулся веселый таксист.
– Тогда вперед.
Когда у Северянина выскочили на проспект Мира, водитель сказал:
– Чего это он прицепился за нами? Не торопится, не обходит. Как прилип, банный лист…