Возвращение весны

Митчелл Фрида

Ни одна из этих комнат ей не подходила. В ее спальне жило слишком много воспоминаний, горьких и мучительных, а события этого дня показали, как безрассудно встречаться с ним, особенно на его территории.

— Я предпочла бы подождать до завтра, — сказала она, запинаясь и желая только одного, чтобы он оставил ее в покое.

— А я — нет! — безапелляционным тоном заявил Лука.

Она молча посмотрела на него, и внезапно вспыхнувшее раздражение пересилило усталость. Он — нет, видите ли, и этим все сказано, с горечью подумала она. Великий

Лука сказал — и все должны подчиниться. Но она чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы спорить дальше.

— Тогда в саду. — Эми отвернулась, губы ее дрожали. — Если уж ты настаиваешь…

— Хорошо, — спокойно ответил он.

Как бы она хотела, чтобы последние два года оказались просто кошмарным сном. Чтобы Доменико был сейчас жив. Чтобы Лука не искал утешения в объятиях другой женщины… Она многого хотела, но ничего из этого не сбылось…

Пройдя через гостиную, они пересекли внутренний дворик, где висела клетка с Джаспером, накрытая на ночь плотной черной тканью, вышли в сад и направились к старой скамейке, окруженной кустарником и цветочными клумбами.

Она ожидала, что Лука немедленно начнет словесную атаку, но тот сидел молча. Ночь была тихой, из окон дома на сад падали пятна света, воздух был теплым и влажным.

Эми отдала бы все на свете, чтобы повернуть время вспять. Только бы возвратить те дни, когда она была счастливой, заботливой женой и матерью, довольной своим мужем и своим ребенком! Но Эми говорила Луке правду — она изменилась, и изменилась бесповоротно. Метаморфоза началась со смерти Доменико и, возможно, не закончилась еще и теперь.

— До сих пор не могу поверить, что никогда больше не увижу его лица, — сказала она тихо. — Мне так хотелось бы еще раз подержать его на руках, сказать, как я люблю его, как кляну себя за то, что не оказалась на месте, когда была нужна ему больше всего.

— Эми… — Голос его прервался, и, прежде, чем продолжить, он вынужден был откашляться. — Тебе не за что корить себя, малыш. Ты же слышала, что сказал доктор. Ничего нельзя было поделать. Это одно из тех трагических стечений обстоятельств, в результате которых гибнут десятки, сотни детей…

— Но это был мой ребенок! Мой! — воскликнула она, поворачиваясь к нему. — Я должна была почувствовать. Я была его матерью.

— А я был его отцом. — Эти слова вырвались, казалось, из глубины его души. — Я был его отцом, Эми!

— Да. — Эми отвернулась. Из-под ее опущенных век текли слезы. — Я знаю, что ты тоже любил его. Я знаю это, Лука.

— Тогда почему продолжаешь казнить себя и меня за то, в чем мы совершенно не виноваты? — мягко спросил он. — Ты отдала бы за него жизнь, Эми, но и я — тоже. Неужели ты не веришь мне?

— Верю. Но это не вернет его. — Тоска внезапно стала столь же острой, как в первые дни.

— Нет, не вернет, — тихо согласился он, — поэтому пора прекратить это самоистязание.

Ты довела себя до предела, Эми, и должен наступить день, когда мы снова начнем жить.

— Я не мешаю

тебе жить! — Она смотрела на него с недоумением и гневом.

— Это не так. — Голос его звучал твердо и уверенно, словно он давно ждал этого разговора. — Как только Доменико умер, ты отстранилась от меня…

— А ты, разумеется, не имеешь к этому никакого отношения? — перебила она его, начиная терять терпение. — Во всем виновата, конечно, я?

— Бога ради, послушай меня! Я вовсе не говорил этого…

— Нет, сказал. — Эми вскочила, глаза ее горели. — Ты сказал именно это!

— Эми! — выкрикнул Лука, но тут же снова взял себя в руки. — Сядь, пожалуйста. Обсудим все как взрослые люди.

— Я ничего не хочу обсуждать. — Дело шло к очередной ссоре, она просто висела в воздухе, и Эми не хотела этого. Все, что у нее осталось, так это чувство собственного достоинства, и она не могла позволить ему отнять последнее. — Я ухожу.

— Нам нужно все обсудить.

— Нам нечего обсуждать, Лука. — Теперь ее голос звучал холодно, и ему ни к чему было знать, что под этим холодом скрывается отчаяние и боль. Он даже не пытался хоть как-то объяснить свой роман с Франческой, не говоря уж об извинениях. Поступки Луки Джерми не обсуждаются!

Что ж, пусть будет так. Эми не станет требовать объяснений и извинений, но и не позволит взваливать всю вину на себя. Да, некоторое время после смерти Доменико она была немного не в себе, но это не повод для того, чтобы затаскивать к себе в постель другую женщину!

— Мы оба ошиблись. Ничего не поделаешь. Но теперь между нами все кончено, — сказала она дрожащим голосом, чувствуя, что находится на грани срыва.

— Черта с два! — проревел он. — Так, значит, казнь продолжается? Ты не убивала его, Эми. И я не убивал…

Больше она не могла этого выслушивать и, быстро повернувшись, стрелой полетела к дому. Эми не останавливалась, пока не оказалась за закрытой дверью своей комнаты. На случай если Лука решит последовать за ней и открыть дверь запасным ключом, хранящимся в его кабинете, она закрылась еще на две задвижки и только потом сползла на пол у двери — ноги не держали ее.

Эми ненавидела его… и вместе с тем любила и желала… Слезы ее были горячими и едкими, и, обессилено лежа на полу, она выплакала их до конца.

Доменико… Злой обмен фразами в саду открыл, казалось, уже залеченные старые раны, и боль была такой же свежей и нестерпимой, как и в день смерти ее ребенка… Эми пролежала на полу больше часа, а потом, когда стало ясно, что Лука не придет, а она сама немного успокоилась, начала осознавать некоторую справедливость его слов.

Отчасти ее отчуждение и самоизоляция были обусловлены шоком и горем, но главной причиной стало чувство вины за то, что они смеялись, разговаривали, занимались любовью, в то время как их ребенок умирал. Сердце у нее защемило, и, закрыв глаза, она сморщилась, словно от приступа физической боли. Именно этого она не могла себе простить.