Возвращение. Танец страсти
Шрифт:
Глава двадцать вторая
Тонкий серебристый месяц бросал неяркий свет на трех человек, покидавших город. Темная ночь помогла им избежать остроглазого патруля ополченцев. Требовалось лишь немного удачи и глухая ночь, чтобы выбраться из города незамеченными. Они взяли с собой еды ровно столько, чтобы хватило до конца следующего дня, и никаких безделушек на память, чтобы никто не сомневался в том, что они батраки, ищущие работу. Если их станут допрашивать и обыскивать, у них должна быть наготове неопровержимая история, а даже маленький сувенир или фотография могут подвести их. Запасная
Большую часть ночи они шли, желая преодолеть до рассвета как можно большее расстояние; когда выпадала возможность, они держались маленьких тропок, где встреча с войсками националистов была менее вероятной.
Ранним утром следующего дня их подвез милицейский грузовик. Молодых людей, сидящих в нем, вдохновляла перспектива победы над Франко. Они были уверены, что она не за горами. Группа оборванных мужчин, к которой присоединились друзья, развлекалась тем, что пела республиканские песни, а прохожие поднимали в знак приветствия сжатый кулак. Не прошло и пары часов, как к Антонио, Франсиско и Сальвадору стали относиться как к братьям. Теперь они на самом деле ощущали, что отправились в путь.
Как и друзья, милиционеры намеревались встать на защиту Мадрида. Они слышали, что на юго-западе от столицы, в Хараме идут ожесточенные бои.
— Мы должны быть именно там, — сказал Франсиско. — В самой гуще событий, а не здесь, в грузовике.
— Мы скоро туда приедем, — пробормотал Антонио, пытаясь вытянуть ноги.
Они преодолевали километр за километром, а вокруг расстилался пустынный ландшафт. В некоторых местах ничто даже не напоминало о войне. Открытая горная местность казалась нетронутой. Кое-где фермеры, равнодушные к происходящим политическим волнениям, сеяли ранние зерновые, но были и другие области, где землевладельцы не торопились и голые поля остались невозделанными, порождая голод, который в конечном счете на них же и скажется.
Сальвадор, зажатый между Антонио и Франсиско, читал по губам разговоры, которые велись в грузовике, но сам в дискуссию не вступал. Никто ничего не сказал о его молчании. Большинство людей, сидящих в грузовике, были едва живы от усталости. Они приехали из самой Севильи, где несколько месяцев принимали участие в тяжелой, но бесплодной борьбе. Они даже не заметили присутствия Сальвадора, что уж говорить о его немоте. На это Антонио с Франсиско и рассчитывали; если бы кто-то заподозрил, что Сальвадор глухой, его бы не пустили в бой, а друзья знали, как для него важно оказаться в бою.
Другие, двадцать один человек, испытывали заметное возбуждение от самой мысли, что теперь у них есть настоящая цель в жизни. Они ехали в Мадрид, чтобы прорвать блокаду, они пели песни победы, еще до того как ее одержали.
Каждую ночь они на несколько часов выбирались из грузовика, их руки и ноги затекали без движения, тело болело из-за неудобной позы и постоянной тряски на бесконечной неровной дороге. После того как по кругу была пущена бутылка и стихли песни, они смогли на несколько часов забыться беспокойным сном на голой земле, руки, сложенные как для молитвы, заменяли подушку. Они не могли позволить себе роскошь снять пиджак и положить его под голову. Им необходим был каждый клочок одежды, чтобы в венах не замерзла кровь.
Франсиско во сне беспрестанно кашлял, но никто не обращал на это внимания.
Антонио с друзьями уже уехали далеко на север, когда для Мерседес начался второй день путешествия с беженцами из Малаги. Хотя люди шли в основном молча, временами раздавался неистовый крик — мать искала ребенка. В такой огромной толпе было легко потеряться, несколько детей шли без присмотра, их лица блестели от соплей, слез и паники. Детские страдания всегда огорчали Мерседес, и она еще крепче ухватилась за руку Хави. К чему новое горе? Все прилагали максимум усилий, чтобы объединить потерявшиеся семьи.
Хотя многие продолжали идти и ночью, усталость и голод заставляли людей останавливаться хотя бы на час, чаще всего у небольших курганов на обочине дороги. Люди собирались семьями и укрывались одеялами, чтобы согреться. Настал черед и матрасов, которые они тащили из дому, — сооружались небольшие навесы, подобие дома.
Прохладные ночи резко контрастировали с неожиданно жаркими солнечными днями. Солнце выглядывало ненадолго, но дети уже бегали с голыми руками, как будто летом на пикнике.
В авангарде процессии шли в основном женщины, дети и старики, тут шла и Мерседес. Они первые покинули Малагу, убегая от захватчиков. Ближе к концу шествия устало тащились выжившие мужчины и изнуренные милиционеры, которые оставались в городе, чтобы дать последний отпор. Даже если бы они шли день и ночь, путь до Альмерии занял бы пять дней. Для старых, больных и раненых он оказался еще дольше.
Впереди процессии поначалу двигались несколько машин и грузовиков, но теперь почти все были брошены у обочин. А рядом с ними были разбросаны домашние пожитки. Кухонная утварь, которую спешно хватали из сервантов, чтобы наладить новую жизнь, теперь валялась вдоль дороги. Здесь же были и другие, более необычные вещи: швейная машинка, богато украшенное, но разбитое обеденное блюдо, фамильные часы, теперь остановившиеся и бесполезные, равно как и надежды, с которыми их выносили из дому.
Первую половину пути рядом с людьми шли ослы, доверху груженные постельным бельем, одеялами и даже мебелью, но большинство из них уже пало под тяжестью груза. Тела мертвых животных на обочинах были обычным зрелищем. Сначала к их глазам слетались несколько мух, но, как только туши стали разлагаться, прилетел целый рой.
Хотя в основном люди шли молча, так что тишину нарушали лишь звуки их собственных шагов и тихое позвякивание пожитков, время от времени Мерседес рассказывала Хави сказку. Большую часть дня она несла его на плечах, и они оба сосали сахарный тростник, найденный на полях. Это единственное, что придавало им сил теперь, когда еды совсем не осталось. А когда идти было совсем невмоготу, они забывались беспокойным сном у обочины.