Возвращение
Шрифт:
— Ура, звездолетчики! — неожиданно заорал юноша и потянулся к Кондратьеву бокалом.
— Ура! Ура! — охотно откликнулось кафе, кто-то запел превосходным гулким басом: «Тяжелые громады звездолетов уносятся в Ничто…» Остальные слова разобрать было невозможно, все потонуло в невообразимом шуме, смехе, аплодисментах…
Кондратьев торопливо отхлебнул из бокала и снова уткнулся в тарелку.
Москвичев тоже ел сациви, одновременно вещая:
— С Д-космолетами мы уже через месяц будем иметь на Венере полмиллиона человек… Все оборудование и снаряжение… Нужны свои
— Совершенно незачем было там жить, — сказала вдруг Завадская.
— Как вы можете так говорить? — жалобно запищала оператор тяжелых систем. — Всегда вы так, Елена Владимировна… Вы ее не слушайте, — сказала она, обращаясь к Кондратьеву. — Она всегда так, а на самом деле вовсе этого не думает…
— Нет, думаю, — сказала Елена Владимировна. — И моя точка зрения известна Совету. Прекрасно можно было поставить там автоматические заводы и уйти оттуда.
— Уйти, — сказал Москвичев благодушно. — Еще чего… Нет уж, матушка Елена Владимировна, уйти…
Юноша сказал металлическим голосом:
— Куда ступила наша нога, оттуда мы не уйдем.
— Что мы, зря умирали там? — крикнула беленькая девочка.
— Зря, — сказала Елена Владимировна. — Надо жить, а не умирать.
— Подумаешь! — сказал юноша. — На Земле тоже умирают. Даже молодые! И, если нужно умереть для того, чтобы после нас жили, любой из нас пойдет без колебаний на смерть. Так всегда было и всегда будет!
«Эк его!» — подумал Кондратьев одобрительно.
— Мы не позволим вам умирать, — сказала Елена Владимировна. — Уж пожалуйста, постарайтесь обойтись без этого.
— Ах, да не в этом дело, — сказала девочка. — Мы не об этом говорили. У вас, Елена Владимировна, так получалось, будто план «Венера» не нужен.
— Да, не нужен, — сказала просто Елена Владимировна.
— То есть как — не нужен? — угрожающе спросил Москвичев, отодвигая тарелку. — Нас там двадцать тысяч человек, мы даем Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов, а жить нам трудно. В оранжерею полежать на травке ходим по очереди. Голубого неба месяцами не видим.
— Так какого беса вы там торчите? — раздраженно сказал, обернувшись, широкоплечий человек, сидевший за соседним столиком. — Обошлись бы как-нибудь без ваших процентов…
— У тебя не спросили, — ответствовал Москвичев, не поворачивая головы.
Широкоплечий немедленно схватил свой стул и втиснулся между Кондратьевым и Еленой Владимировной.
— Не спросили? — сказал он. — А зря, Ваня, не спросили. — Он повернулся к Кондратьеву: — Я Зегерс, шахтер. Посудите сами, Сергей Иванович. Мы десять лет роем шахту к центру Земли. Нас тоже десять тысяч. Теперь всё бросают на Венеру. У нас отбирают производственные мощности и просят помочь. Где же справедливость?
— А вы бы отказались, — с сочувствием сказал штурман.
На лицах праправнуков изобразилось замешательство, и Кондратьев понял, что наконец что-то ляпнул. На него смотрели так, словно он посоветовал шахтеру обокрасть детский сад.
— То есть как это… отказаться? —
— Простите, — пробормотал Кондратьев. — Я, кажется… В общем, не обращайте на меня внимания.
Все заулыбались. Шахтер, сообразив, видимо, что от экс-штурмана толку мало, апеллировал к Елене Владимировне.
— Ведь верно, Елена Владимировна? — сказал он.
— Вашу шахту я предлагала закрыть пять лет назад, — ледяным голосом сказала Елена Владимировна.
Москвичев злорадно захохотал.
— О врачи, врачи! — воскликнул он. — Понавыбирали мы вас в Совет на свою голову!
— Мы хотим работы! — сказала девушка. — Поймите! Большой, ответственной, чтобы вся Земля работала! Чтобы было весело и трудно! А как же иначе? Что мои тяжелые системы на Земле? Ну передвинуть домик с места на место, ну котлованчик для фабрики отрыть… Да разве я только это могу? Дайте мне построить ракетодром. — Она взмахнула сжатым кулачком. — Дайте построить город на болоте! И чтобы была буря! И подземные взрывы! И чтобы потом сказали: «Этот город строила Марина Черняк», понимаете?
— Ну… без бури и взрывов было бы лучше, — сказал Москвичев.
— Правильно, Маринка! — закричали за соседними столиками. — А то зажали нас на Земле, и развернуться негде…
За спиной Марины воздвигнулся худущий юноша с очень большим носом.
— Это все правильно, — сказал он рассудительным голосом. — Я сам подрывник и ужасно хочу больших взрывов. Но есть еще другая сторона. Самая главная, простите меня, Елена Владимировна. Двадцать тысяч человек работают на Венере в тяжелых условиях. Это очень хорошие люди. Я бы прямо сказал — лучшие люди. А мы, десять миллиардов землян, никак не соберемся им помочь! Это просто срам! Ну и что же, что они хотят работать на Венере? Это их право — работать на Венере! И раз они не хотят уходить оттуда, мы должны им помочь. И, простите, Елена Владимировна, поможем.
— Милый! — растроганно пробасил Иоанн Москвичев. — Милые вы мои десять миллиардов!..
Елена Владимировна бесконечно умными глазами поглядела на носатого юношу, улыбнулась и сказала:
— Да-да, в том-то все и дело.
«Ах, молодцы, молодцы! — весело подумал Кондратьев. — Все правы!»
— Елена Владимировна, — понизив голос, спросил он, — а вы-то сами почему летите на Венеру?
— На Венере пока еще очень мало хирургических кабинетов, — тоже вполголоса ответила Елена Владимировна. — А я хирург-эмбриомеханик. Я могу работать без кабинета, в любых условиях, даже по пояс в болоте…
Кондратьев огляделся. Шахтер перебрался поближе к Москвичеву, и сейчас Москвичев во взаимодействии с носатым юношей наступал на него, а он яростно отбивался. Коренастый Басевич шептался с оператором тяжелых систем. Елена Владимировна, прищурившись, задумчиво смотрела поверх голов. Кондратьев встал и потихоньку вышел на крыльцо. Ночь была безлунная и ясная. Над черной бесформенной громадой леса низко висела яркая белая Венера. Кондратьев долго смотрел на нее и думал: «Может быть, попытаться туда? Все равно кем — землекопом, каким-нибудь водителем или подрывником».