Возвращение
Шрифт:
— У меня бок болит.
Он нахмурился:
— Значит, расскажешь после. Но не думай, что я забуду.
— Нечего рассказывать… — пожала плечами. — Он привозил сына к лекарю. К Касимиро.
— А в подвале что искали?
— Ладно, расскажу… — обречённо вздохнула, вспомнив вице-графа: — Что думаешь про поступок Ирмгарда.
Он одобрительно кивнул:
— Правильно поступил. Давно так нужно было сделать… Так что тайный советник?
— А Юфрозина как же? — старательно уводила разговор в сторону.
— Так что тайный советник? —
Наташа сжала его руку.
— Герард, милый, поверь, я всё тебе обязательно расскажу. Но чуть позже. Хорошо?
— Ладно, — улыбнулся он.
Девушка побледнела:
— И всё же… Меня столкнули.
— Забудь об этом, — перекрестился он.
Пфальцграфиня поперхнулась, хватая воздух открытым ртом:
— Кто… это… был… — с трудом произнесла.
Мужская рука гладила её по голове, придерживая за плечи:
— Вот ведь как бывает… Надо призвать Руху. Пусть лестницу заговорит. Или переделать её. — Поцокал языком. — Крутая больно. Ночью Юфрозина упала с лестницы. Убилась.
Девушка всё поняла. По свежим следам преступника найти несложно. Молоко — не вода. Услышала:
— Поспи, любовь моя. Тебе нужно набираться сил.
— Герард, — позвала тихо, ощущая тяжесть усталости, — спасибо тебе, любимый.
— За что?
— За… Зелду. Нам с тобой нужно о многом поговорить. — Порывисто обняла его, игнорируя стрельнувший болью бок. — Люблю тебя. Очень.
— Спи, моя Леди… Моя душа.
Смотрел на неё, засыпающую, спокойную, с блуждающей улыбкой на губах. Благодарил Всевышнего. За то, что проснувшись ночью, может тихо, не разбудив, поцеловать её… Почувствовать, как она подкатывается под его бок, касаясь его губами, и он осторожно может привлечь её к себе: «Моя…»
Она засыпала и думала, как здорово проснуться ночью, тихонько, не потревожив любимого, повернуться к нему, прижаться, поцеловать… Услышать, как сильная рука нежно привлекает к себе и в этот миг понять: «Вот оно, счастье…» Вот он, рядом с ней, самый красивый и самый любимый мужчина на земле.
Мужская красота… Она не в правильных чертах лица, не в ухоженной причёске, не в чувственных губах и пронзительном взгляде. Она в сильных надёжных руках, в добрых любящих глазах, в крепких объятиях после долгой разлуки.
Эпилог
Близились Йольские празднества.
Наташа любила эти дни. Предпраздничные недели наполнялись суетой. В большом зале, украшенном еловыми ветками, собирались дорогие её сердцу домочадцы. Заговорщицкие улыбки обещали приятные сюрпризы, воздух наполнялся запахами благовоний и приготовляемых любимых блюд.
Приехав с ярмарки, она распорядилась снести короба, наполненные подарками, в кабинет. Завтра предстояло заняться их упаковкой. На ковре в беспорядке лежали отрезы тканей, разноцветная тесьма, шкатулки, кошели и мешочки. Как всегда, без помощи Фионы и Хельги не обойтись.
Пфальцграфиня, взяв с полки большую в кожаном
Мысль вести дневниковые записи пришла после рождения Стефании. Хотелось запечатлеть каждую минуту жизни малышки: первую улыбку, первые слова, первый прорезавшийся зубик, первые шаги, первые шалости. Голубоглазая и медноволосая, она стала всеобщей любимицей. Даже рождение Николоса, никак не пошатнуло её прочное положение. Она по-прежнему оставалась любимой папиной дочкой, своими выходками ставившей дом «на уши».
— Ладно этот безухий куцехвостый кот… — жаловалась Наташа супругу. — Его уже ничем не испугаешь… Но её снова искали бог весть сколько! Упрямая девчонка умудряется сбежать от няньки! Она бы там и заснула, если бы не Брунс… Они приехали так вовремя.
Пятилетний сероглазый отпрыск Бруно, часто приезжающий к Бригахбургам вместе с тётей Хильдегард, быстро находил Стефку, где бы та ни спряталась. Пока они гостили, в доме царили тишина и покой.
— Вся в мать, — ворчал Герард, строго выговаривая шалунье, удобно усевшейся на его коленях, теребящей пальчиком блестящую круглую подвеску на отцовском поясном ремне: — Будешь проказничать — накажу. Маму нельзя расстраивать.
Гладил дочь по шелковистым волосам, прижимая к сердцу, в то время как она, убаюканная его лаской, устало закрыв глаза и притворно тяжело вздыхая, терпеливо выслушивала его совсем не страшную отповедь.
Пфальцграфиня через два года после рождения дочери подарила счастливому Герарду зеленоглазого сына.
Если семейная чета не стояла перед выбором имени девочки, безоговорочно отдав его на откуп матери, то выбор имени наследника вызвал у её сиятельства едва ли не слёзы. Здесь каждый член семьи счёл своим долгом высказаться.
Разговор вспыхнул после вечерней трапезы, когда новорожденному исполнилась ровно неделя.
— Адалуолф, — с благоговением произнёс Герард, накрыв руку жены ладонью.
— Ада… что? — она, вскинув бровь, с удивлением посмотрела на него.
— Благородный волк, — улыбнулся его сиятельство.
— Джебхард, — предложил Дитрих, не моргнув глазом.
— Джеб… — эхом отозвалась Наташа, уставившись в искрящиеся смехом глаза деверя.
— А что? — пожал тот плечами. — Храбрый.
— Лиафвин, — облизала губы Элли, доедая яблочный штрудель и косясь на Ирмгарда. — Значит возлюбленный.
Вице-граф поморщился, сдвинув брови:
— Рикердт. Сильный.
— Дт… — поперхнулась пфальцграфиня, поднося к лицу вышитый платочек.
Все уставились на неё.
— Тогда Хелмфрид. — Герард, допивая вино, беспокойно глянул на Птаху.
— А это кто? — сузила она глаза, полные слёз.
— Мир шлема, — подсказала Элли.
— Шлем, значит…
Ирмгард поставил пустой кубок, подвигая его отцу, наполняющему свой:
— Кива предлагает назвать мальчика Эдсэль — благородный.