Возвращение
Шрифт:
– Нет! – коротко ответил Богословский – Давай, надевай вот эти наушники и слушай. Давай!
Первой была «Там за туманами». (Прости меня, Расторгуев! Прости, Матвиенко! Ребята, вы еще лучше напишете!) Эта «минусовка» была практически один в один с той, что я слышал в своем мире.
Вторая – «Ты неси меня река». Вроде бы и простая песня, но…
– Тут многоголосие. Вернее – я пою, а на моем фоне мужчина эхом повторяет. Потому когда будем записывать – мне нужен кто-то из мужчин, понимающий музыку. Бэк-вокалист. Кстати, а ты не согласишься подпеть?
Богословский
– А почему бы и нет? Уж в ритм точно попаду. А так, по самой музыке есть вопросы?
– Нет. Ты – гений! Я это всегда знал!
– Так уж и всегда! – хохотнул Богословский – Ладно, пойдем, послушаем как сыграют остальное – и на запись.
В этот день мы записали еще три минусовки, что в общем-то очень неплохо. Просто космическая скорость, если забыть, что Богословский и музыканты из собранной им группы отрабатывали эту музыку уже дня три. Это были настоящие профессионалы, виртуозно владеющие своими музыкальными инструментами, как сказал Богословский – если и не лучшие из лучших, то лучшие из тех, до кого он смог дотянуться. Их буквально выдрали из различных музыкальных ансамблей и групп со всей страны и заставили работать на нас. Такими темпами через несколько дней мы перейдем уже и к записи моего голоса…если его можно так назвать – «голос». Кстати, я не певец, это точно, но пою не хуже Расторгуева, и по тембру голос у меня похож, только чуть пониже, чем у него.
Домой поехали уже вечером, в семь часов. Студия после шести вечера работать не желала – не война, чтобы тут ночевать! Звукооператор, технические сотрудники – они все желают приезжать домой в нормальное время, желают ужинать перед телевизором и обсуждать с женой учебу детей и последние новости из программ телевизора. В общем – желают вести нормальную человеческую жизнь. Это я, буржуй, работаю столько, на сколько у меня хватает сил. Или Богословский, который просто дикий фанатик и готов сидеть за пианино сутками напролет – с красными сумасшедшими глазами, растрепанный и безумный. Гении – они все не от мира сего, но этот был совсем уж чудак.
Впрочем – почему «был»? Он и есть. Это ТАМ он был. И увы, в 2018 году его уже не было. Интересный человек, и на самом деле – гений.
Настя приехала уже домой, вечером – как всегда спокойная и бесстрастная. И только в глазах ее металась ярость. Оказывается хитрый Ароныч держал ее до самого вечера, снимая мерки, тут же молниеносно кроя ткань, сшивая на живую нитку и примеривая. И мотивировал задержание тем, что я распорядился – находиться ей в мастерской столько, сколько понадобится для дела.
Настя с Ольгой быстренько сварганили ужин, благо что оставалось только разогреть (борщ Настя наварила), мы все поели, и я с Ольгой отправился в кабинет – работать. В конце-то концов, я писатель, или рядом проходил? Рукопись из Монклера мне уже переслали – по МИДовским каналам. Привезли прямо на дом. Так что теперь можно спокойно закончить очередную книгу серии. Тем более что Страус в записке настоятельно просил поскорее дописать книгу – он
Три часа, почти до полуночи – усиленно диктовал. Ольга тарахтела на машинке и по квартире разносился яростный пулеметный стрекот. Накатал авторский лист, не меньше. Хорошо, когда не сам стучишь по клавишам!
Уже когда Ольга зачехляла машину, любовно поглаживая ее по бокам, зазвонил телефон. Ольга дернулась было пойти снять трубку, но я ее остановил. Это или из Штатов, или…
Это было «или». Знакомый голос на мой «слушаю» медленно и с расстановкой сказал:
– Два. Пятнадцать.
И в трубке заметались гудки.
Итак, пункт два, пятнадцать часов. Жив, курилка! Получил мое послание.
С утра, к восьми часам мы отправились прямиком на студию, где и пробыли до двух часов дня с перерывом на обед. Обедали в кафе по соседству, я отказался есть сухомятину, объявив, что мое здоровье мне дороже потерянного времени. В два часа я уехал, попросив водителя подвезти меня к станции метро. Там машина осталась меня ждать, а я, постоянно перепроверяясь, доехал до нужной станции, поднялся наверх и пройдя с пару кварталов остался стоять в точке, которую мы с Аносовым заранее определили как «точка 2». Таких точек по разным городам страны у нас было несколько. Заранее разработали систему связи.
Он появился ровно в два часа дня, и я его едва узнал. Старичок с палочкой-батожком, в руках авоська с батоном и пакетом молока, на носу очки в черепаховой оправе. Ну просто божий одуванчик, да и только!
– Привет, полковник! – тихо сказал я, и старичок рядом со мной хмыкнул, и так же тихо сказал:
– Давно уже не полковник. Пенсионер, мать его… Пойдем, где-нибудь посидим.
– В кафе? Давай в кафе-мороженое. Ты вроде как мой дедушка, и я тебя веду кормиться мороженым. Чтобы на пенсии тебе хорошо жилось. Кстати, у тебя как с финансами? Подкинуть?
– Пока есть. Ты же еще и в тайнике оставил, в гараже, так что деньги есть, спасибо.
Мы зашли в кафе, Аносов уселся за столик в углу, а я попросил продавщицу наложить две вазочки пломбира с клюквенным вареньем. Хороший в этом времени пломбир, ничего не скажешь! Еще не начали его делать по ТУ, все еще ГОСТ.
– Ну что же, о твоих успехах я знаю, газетки почитываю – усмехнулся Аносов, глядя на меня сквозь стекла очков, а я с любопытством поинтересовался:
– Очки – для маскировки? Диоптрии есть?
– Слава богу – никаких диоптрий. Чисто маскировочное. Простое стекло.
– О твоих подвигах я тоже знаю – вздохнул я – И они знают.
– Кто? – насторожился Аносов, и глаза его прищурились.
– Сам знаешь – кто…Семичастный. И Шелепин. И сейчас я фактически с тобой разговариваю от их имени. Нет, не смотри – я никого за собой не привел. По крайней мере – старался не привести. Но это не имеет никакого значения. Слушай меня…
И я рассказал ему все, что услышал от Семичастного. Аносов меня не перебивал, и только когда я закончил говорить, тихо спросил: