Возвращение
Шрифт:
Непринуждённость, с которой она передала Томоко это небольшое сокровище, вызывало у неё беспокойство и выглядело подозрительно искусственным. Задача заключалась в том, под каким предлогом вернуть его, чтобы не ранить её гордость.
— Возможно, когда я состарюсь, у меня будет другое мнение, но сейчас человек моего возраста не должен хотеть жить в Киото.
Как обычно спокойный тон Юкити привлёк внимание Томоко.
— Он слишком спокойный и красивый, — сказал Юкити, откинувшись назад.
— В Киото забываешь о том, что была война, хотя это и составляет
— Да, это так! — но по реакции Саэко нельзя было понять, согласна она или нет с высказываниями Юкити. Она выглядела рассеянной и улыбнулась Томоко, как будто в поиске её помощи. — Это верно, что Япония доведена до обнищания.
— Мы, молодёжь, находимся в нерешительности, — сказал Юкити и продолжал: — Но прошлое всегда слишком сильно давило на нас в Японии. Сейчас мы освобождены от бремени истории, и, если мы решимся идти вперёд без груза прошлого, то что-то, действительно новое, будет рождено в Японии. В этом состоит радость жизни в Токио. Всё погибло. Разрушены милые сентиментальному сердцу японцев древние атрибуты их жизни, и в этом состоит сила сегодняшнего Токио. Мёртвое прошлое невозможно восстановить, и рано или поздно мы осознаём, что необходимо построить что-то совсем другое, что-то новое. И строительство этого нового сделает нашу жизнь счастливой. Киото может служить для нас утешением, но ничего нового не может там родиться. Токио был разрушен, и именно поэтому в нём кроется мечта и мужество. Разве это не так?
Его слова были проникнуты искренностью, и Томоко осознала, что он говорит то, что чувствует, не зная при этом, что Саэко не любит подобные сложные разговоры.
Спустя некоторое время он ушёл в свой вагон.
— Чем занимается этот молодой человек?
— Он ещё учится в университете, а также помогает работникам одного журнала.
— Очень серьёзный молодой человек, — сказала с улыбкой Саэко и пожала плечами. — Однако меня не интересуют подобные теоретические рассуждения, и я хочу как можно скорее услышать рассказ Томоко. Расскажите, о чём вы говорили с вашим отцом.
Томоко почувствовала замешательство.
— Мы ни о чём не говорили.
— Почему? — тихо спросила Саэко, наблюдая за лицом Томоко.
Замешательство Томоко начало перерастать в явное страдание.
— Он сказал, что я не должна была приезжать.
— Вы? Он сказал, что вы не должны были приезжать?
Томоко энергично кивнула головой. В этом движении проявилась её решимость не позволить себе заплакать. Она не могла и не должна была говорить об этом, и причина была не в ней самой, а скорее в Саэко. Она почувствовала прилив сил.
— Странно это слышать, вы ведь специально приехали встретиться с
— Я… после того, как он это сказал, я поняла, что он прав. Я не должна была приезжать.
— Но почему?
Саэко спросила тихим голосом. Томоко выглядела как-то по-другому, сидя спокойно с широко открытыми глазами, которые смотрели в одну точку впереди её, как бы предупреждая Саэко, что ей не удастся повлиять на неё.
— Он был рад увидеть вас?
— Мне от него попало.
Томоко замолчала. Её возбуждение выдавало себя только в движениях её рук на коленях. В чёрной темноте за окном поезда появились и скоро исчезли огни домов какой-то деревни.
— Я поехала ради моей матери, но он упрекнул меня в том, что мой приезд ей не поможет, а только повредит.
— Какой он сильный! — со вздохом прошептала Саэко.
— Но, Томоко, это говорит о том, что ваш отец всё ещё любит вашу мать и вас.
Томоко промолчала.
— Он, конечно, не забыл о вас. Он о вас всё время думал.
Томоко повернулась, смело посмотрела прямо в лицо Саэко и, резко кивнув головой, коротко, ответила:
— Томоко это знает.
После этого она опустила свой взгляд и замолчала.
Саэко наблюдала за ней некоторое мгновение и затем мягко спросила:
— Вы в самом деле обо мне ничего не говорили?
Томоко вновь кивнула головой. Затем, как будто очнувшись от сна, она открыла свою сумочку и сказала:
— Отец сказал, что я не должна была принимать бриллиант.
Саэко лишилась дара речи, и её лицо стало белокаменным как кусок скульптуры. Наконец, строго глядя на Томоко, она сказала:
— Значит, вы всё-таки рассказали обо мне?
— Нет, — ответила Томоко с невинным видом и, почувствовав себя легко, рассказала, что она не рассказывала отцу о Саэко, но он вдруг по настроению открыл её сумочку и обнаружил в ней бриллиант. — Так как он сказал, что получать такие подарки нехорошо, я его возвращаю.
Саэко не поверила подобному объяснению.
— Странно, — пробормотала она. — Вероятно, он понял, что это я подарила его вам.
— Этого не может быть. Я ему ничего не говорила.
— Может это и так. Нет, ваш отец понял, что это я, — сказала она глухим голосом. — Он всё ещё ненавидит меня.
— Нет. Он спросил меня, кто дал его мне, но я ответила, что не могу сказать.
— Тем не менее он понял, что это была я.
Томоко была поставлена в тупик потому, что не знала, как убедить её. Поразительно, что Саэко сама себя убедила в этом и теперь сидела, переживая.
— Ему не нужно и говорить, так как он всё видит насквозь. Страшный человек, — сказала Саэко с озабоченным выражением лица. — Особенно это касается бриллианта. Когда он его увидел, то сразу понял… А, это она… Томоко, вы, действительно, ему ничего не говорили?
— Ни слова. Хотя это и плохо с моей стороны, но раз отец сказал мне сделать это…
Саэко ничего не ответила, но её изысканный профиль выдавал душевные муки. Казалось, что она пыталась овладеть собой, но не могла. Томоко глубоко вздохнула.