Возвращение
Шрифт:
– Хай…
– Хай. – И мы снова умолкли. Так было удобнее. Мне хотелось побыть с Крисом наедине, но то, что Том оказался здесь, даже к лучшему. Его присутствие мешало мне заглянуть в закрытый гроб и проверить, там ли Крис. Мы сидели, сидели и без конца курили. Никто не входил, никто не шел по коридору, всюду было тихо…
– Уже половина двенадцатого. Хотите домой, Джилл?
– Нет… Я… я останусь здесь на ночь. Может быть, это покажется вам странным, но такова наша традиция… семейная традиция… Я так хочу.
– Пег сказала, что так оно и будет.
– Пег? Когда? Она звонила вам? – Все прояснялось.
Он слишком быстро сказал «нет», слишком решительно покачал головой. Я знала, что он лжет. Пег позвонила, поэтому Том Барди и сидел здесь. Должно быть,
– Том…
Он дремал, положив голову на спинку дивана. Я хотела предупредить его. Если хочет, пусть уходит, но я все равно это сделаю. Я открою гроб. Надо убедиться, что там действительно Крис, что на нем та же одежда и что они не напялили на него костюм.
Я на цыпочках подошла к деревянному ящику, сняла с него букет роз, заказанный матерью Криса, и отступила назад, едва переводя дух. Было страшно, но я решилась. Теперь или никогда. Завтра будет поздно. Вернутся Мэтьюзы, придут в ужас, а потом он будет принадлежать им, священнику и людям, пришедшим в церковь. Но сегодня ночью он еще мой. Он еще Крис, а не «Кристофер Колдуэлл Мэтьюз, 33 лет, из дома номер 2629»… А я еще Джилл. Не одна из «собравшихся здесь родных и близких». Почему эти слова говорят только на свадьбах и похоронах? Родные и близкие… Кому? Господу? Если я ему близка, зачем он причинил мне такую боль? Я вспомнила слова Гордона: «Vaya con Dios». Должно быть, и господь иногда ошибается. Как в эту пятницу.
Я еще раз оглянулась на спящего Тома. О'кей, все в порядке. В скважине сбоку торчал замысловатый ключ. Он легко повернулся, и я попыталась снять обтянутую серым бархатом крышку. Это оказалось чертовски трудно, но я справилась. Да, в гробу лежал Крис… Крис… Он выглядел так же, как и в пятницу, в больнице Святой Марии, только на щеке уже не было песка. Но что-то было не так, что-то не так… Волосы! Они сделали ему другую прическу! Я вынула из сумки гребешок и причесала Криса так, как он привык. Волосы прикрывали уши, а впереди были слегка взлохмачены. Я наклонилась и поцеловала прядь волос на лбу так же, как целовала Сэм, закончив колдовать над ее прической. Потом я попробовала приподнять его руку, но та уже закоченела. Как у восковой куклы. Он был очень бледен. Я опустилась на колени и принялась следить. Сейчас он пошевелится, сейчас вздохнет… Затем я села, по-прежнему не отрывая от Криса глаз, а потом встала и обняла. Странно, его гибкое, податливое тело с нежной кожей не гнулось, оно перестало отзываться на мои прикосновения… На лицо упал луч света. Это был тот же Крис, лежавший со мной в одной постели, спящий мальчик, которым я так часто любовалась по утрам, когда начинала рассеиваться ночная мгла. Слезы падали на его руки и рубашку, текли у меня по шее. Тихие слезы, а не сдавленные рыдания двух последних дней. Теперь я оплакивала Криса, а не себя. Я целовала его щеки, глаза, руки, так странно и непривычно сложенные на груди, потом положила рядом крошечный белый цветок и сняла у него с шеи золотую цепочку. Не знаю, может быть, это было преступлением… Крис всегда носил ее, но он ни за что бы не заподозрил меня в воровстве. Я взяла цепочку вместо обручального кольца, чтобы не снимать ее всю оставшуюся жизнь. Опуская крышку на место, я отвернулась: не хотелось видеть, как под ней исчезает лицо Криса.
Том не шевелился. Я снова опустилась на стул. Приближалось утро, а мы трое по-прежнему оставались на своих местах: Том, Крис и я. Что сделано, то сделано: я прикоснулась к мертвецу, посмотрела ему в лицо и поцеловала. В гробу лежал мертвый Крис, я попрощалась с ним, а живой Крис возродился вновь. Я никогда не притронусь к его телу, не увижу лица, но вечно буду слышать его смех, его зов, просыпаться по утрам, вспоминая родную улыбку и голос… Крис вернулся и останется со мной навсегда. Я откинула голову к стене и уснула.
Подпрыгнув
– Хотите кофе?
– Да… Сколько времени?
– Полдесятого. Вы хорошо поспали. Я проснулся несколько часов назад.
Ничего себе! Он вернулся, неся две пластмассовые кружки с дымящимся кофе. Мы пили и негромко переговаривались. При дневном свете, врывавшемся в окна, комната уже не казалась такой зловещей.
Когда мы покончили с кофе, прибыли миссис Мэтьюз, Джейн и Дон. Все они были одеты очень скромно. Миссис Мэтьюз надела новый черный костюм, Джейн – закрытое платье цвета морской волны, а Дон остался в той же темной тройке.
Том предложил отвезти меня домой, но я не могла оставить машину, и мы друг за другом поехали по пустынным улицам на западную окраину города. Как обычно, в воскресное утро никто не торопился выезжать на улицу. Мы договорились с миссис Мэтьюз, что встретимся в церкви, и я была рада побыть дома хоть пару часов. Прощай, Крис… Прощай, Хобсон! Кто-то займет твой георгианский зал завтра? Я никогда не забуду его. Пройдут годы, но при первом же случайном взгляде на этот виднеющийся издалека холм я буду гадать, какой покойник лежит сегодня в этой комнате.
Я остановилась под окнами нашего дома. Том помахал мне рукой и поехал дальше. Хотелось пригласить его на чашку кофе, но было уже поздно. Пег и Сэм завтракали, а я ограничилась кофе, чувствуя себя не менее уставшей, но более спокойной и более умиротворенной, чем в пятницу. После завтрака я поднялась наверх и прилегла на кровать. Не спать, просто полежать… Спасибо тебе, Пег, что увела Сэм в сад. Сегодня мне хочется побыть одной.
В час тридцать Пег пришла меня проведать. Она приоткрыла дверь и буркнула:
– Осталось полчаса.
Я тут же вспомнила, что Пег была подружкой на моей свадьбе. Она ворчала, ругалась и издевалась, как могла, над вуалью, которую ее заставила надеть «эта сука Джилл», но все моментально прекратилось, когда пришла пора выносить обручальные кольца. Пег выглядела в высшей степени торжественно, и все прошло великолепно, но не успели мы выйти из церкви, как она прожгла вуаль сигаретой на самом видном месте. Ах, Пег…
Я причесалась, привела себя в порядок, но так и не решила, как быть с платьем. Черное, которое я надевала в Нью-Йорке? Слишком поношенное. Твидовый костюм? Слишком светлый. Темно-синее платье узко, темно-серое заляпала яйцом Саманта, а сдать его в чистку по возвращении в Сан-Франциско я забыла. Оставалось одно «свадебное» светло-серое, которого так и не увидел Крис. Оно висело в дальнем углу шкафа с тех пор, как Пег сунула его туда по моей просьбе.
Двадцать минут спустя я стояла перед зеркалом в платье, накидке, черных туфлях, бабушкиных жемчугах, с волосами, стянутыми в скромный пучок на затылке. Именно так я хотела одеться в субботу. Слишком долго мы собирались… Я распахнула воротник и прикоснулась к цепочке, которую сегодня утром сняла с мертвого Криса. Слишком долго… Поздно, поздно, поздно.
Глава 38
Миссис Мэтьюз и Линдквисты ждали нас в церкви. Все были одеты в траур, и каждый углубился в собственные мысли. Мы недолго поговорили со священником, потом он вышел, и вскоре послышалась негромкая музыка. Я забыла поговорить с органистом и не знала, что он играет. Мелодия была нежной и грустной. Мы прошли в церковь, и я проскользнула в первый ряд, поближе к родным Криса. Пег и Том Барди стояли у нас за спиной. Я обернулась, сделала шаг назад, и Пег сжала мою руку. В церкви собралось человек семьдесят-восемьдесят. Не так много, как на пышных похоронах моей бабушки, но вполне достаточно для Криса, который не успел обзавестись кучей знакомых. Я заметила стоявшую слева девушку в черном платье и вуали и сразу поняла, что это Мэрлин. Мы встретились взглядом, не ощутив родства, как это было с семьей Криса, но поняв друг друга лучше, чем они понимали нас. Мы обе осиротели. Крис ушел от нас. Я отвернулась и стала смотреть на священника.