Возвращение
Шрифт:
– Поедешь со мной?
Она, не задумываясь, открыла дверь и села рядом.
Вытерев слезы протянутым ей платком, разглядела, кто это.
Она посмотрела на часы.
Без десяти десять.
Может быть, все еще образуется.
Часть Х
23–28 мая 1994-го
– Мы это дело приостанавливаем!
Начальник полиции оторвал сухой лист от своего фикуса.
Ван Вейтерен вздохнул, глядя на фигуру Хиллера в синем костюме на этом пышном зеленом фоне. «Черт побери, – подумал он. – Хотя на самом деле это совсем не удивительно».
– У
Новый лист фикуса подвергся тщательному изучению. Комиссар отвел глаза в сторону. Начал рассматривать наполовину изжеванную зубочистку, ожидая продолжения, но оно не последовало. По крайней мере, не сразу. Хиллер сдвинул очки на лоб, продолжая ощупывать листья растений. Ван Вейтерен снова вздохнул; ботанические пристрастия начальника полиции уже давно стали постоянным и насущным предметом обсуждения сотрудников. На этот счет имелось несколько теорий. Одни утверждали, что этот феномен призван замещать увядшую любовную жизнь – утонченная госпожа Хиллер, видимо, отлучила его от себя после рождения пятого ребенка, в то время как другой лагерь считал, что зеленый пейзаж должен просто-напросто камуфлировать множество потайных микрофонов, которые записывают каждое слово, произнесенное в этом строгом и торжественном штабе. Инспектор Маркович из следственного отдела иногда выдвигал так называемую теорию побочного эффекта активного приучения к горшку, но большинство, включая Ван Вейтерена, довольствовались констатацией факта, что начальник был бы намного лучшим садовником, чем полицейским.
«Садовник в костюме? – думал он, засовывая зубочистку в складку между сиденьем и подлокотником кресла. – Почему бы и нет? Чем больше времени Хиллер посвящает своим комнатным растениям и чем меньше он вмешивается в работу, тем лучше, конечно».
«Пусть обезьяна потешится в джунглях, – обычно говорил Рейнхарт. – Так оно спокойнее».
Но на этот раз обезьяна решила вмешаться. Ван Вейтерен осторожно почесал свой шрам.
– Чушь, – высказался он.
Так как сказанное явно требовало ответа, Хиллер повернулся лицом к собеседнику:
– Что ты имеешь в виду?
– Мне нужно выразиться точнее? – спросил Ван Вейтерен и высморкался.
Насморк появлялся и исчезал по нескольку раз в день. Может быть, у него аллергия на эти странные растения, а может, это от столкновения с действительностью после такого долгого пребывания в больнице. Но конечно же одно другого не исключало.
Начальник полиции вернулся на свое место за столом.
– У нас есть труп, – начал он. – Без головы, рук и ног…
– А еще без кистей и стоп, – уточнил Ван Вейтерен.
– Девятимесячной давности на настоящий момент. Через пять недель работы нам удалось установить, что, возможно, это тело Леопольда Верхавена, дважды осужденного и отбывшего срок за убийства. Одного из самых известных преступников страны. А в остальном ничего. – Хиллер посмотрел на комиссара, который как раз в этот момент сворачивал носовой платок. – Единственная теория, которая хоть как-то выдерживает критику, это версия о тюремной истории. Кто-то из бывших заключенных дождался его освобождения и по какой-то причине его убил… Возможно, в драке, а может, и просто случайно. В любом случае, с нашей стороны будет безответственно тратить на это дело средства, мы и так уже достаточно потратили. У нас есть более важные дела, не в пример подобным случаям, произошедшим где-то на задворках.
– Чушь, – повторил Ван Вейтерен.
Хиллер сломал скрепку:
– Не будет ли комиссар так любезен объясниться?
– С удовольствием, – ответил Ван Вейтерен. –
– Какие сигналы?
– О Верхавене.
Начальник полиции поднял брови и сделал вид, что ничего не понимает. Ван Вейтерен фыркнул.
– Ты забываешь, с кем разговариваешь, – сказал он. – Ты слышал о бритве Климке?
– Бритве Климке?
Удивление Хиллера стало неподдельным.
– Да. Это простые правила ведения цивилизованного и интеллигентного разговора.
Хиллер молчал.
Перед тем как продолжить, Ван Вейтерен откинулся на спинку кресла и на пару секунд закрыл глаза. «Да, его нелишне будет хорошенько пропесочить, – подумал он. – А то с ним этого давно не случалось».
Он откашлялся и начал:
– Основная суть в соблюдении баланса. Ты не можешь требовать от собеседника больше, чем готов дать сам. Руководящие работники, представители власти и обычные карьеристы любят блистать некой демократической полировкой… Один дьявол знает, зачем им это нужно на самом деле, хотя в средствах массовой информации это выглядит неплохо… Они просто-напросто отдают приказания, но им хочется обставить это как обоюдные размышления или хотя бы беседу. В этом есть какое-то мрачное наслаждение, даже старые корифеи нацизма пользовались подобным приемом при произнесении речей: голосу придавали мягкий, отчески понимающий тон, затягивая шелковую удавку… Но только ты не принимай это как личное…
– С меня довольно! – прошипел начальник полиции. – Объясни, какого дьявола ты хочешь! И будь добр, как можно яснее.
Ван Вейтерен вытащил из нагрудного кармана новую зубочистку:
– Если и мне будет дан ясный ответ.
– Разумеется, – заверил Хиллер.
– Хорошо. Тебе нужно отвечать только «да» и «нет». На мой взгляд, все выглядит так: Леопольд Верхавен убит. Всем заинтересованным лицам – в особенности суду, полиции, общественности, с ее глубочайшим уважением к нашей более или менее успешно функционирующей правоохранительной системе, и всем остальным, – вообще всем будет чертовски удобно и выгодно, если мы сочтем это дело не более чем историей, разыгравшейся где-то на задворках. Просто нужно поставить прочерк. Забыть и жить дальше. Наплевать на этого старого, расчлененного крестьянина. Если вместо этого мы сосредоточимся на сохранении общественного порядка и прочих мифических штук..
– Но… – начал было Хиллер.
– Но здесь есть одно «но», – не позволил ему ответить Ван Вейтерен.
– Какое же?
– Это не история с задворок.
Хиллер промолчал.
– Леопольда Верхавена убили, потому что он был невиновен в обоих убийствах, за которые его осудили, и потому что он знал, кто настоящий убийца.
Прошло десять секунд. Внизу в церкви Аудескерк начали бить часы. Хиллер опустил сцепленные в замок руки на стол с ковриком из свиной кожи.
– Ты можешь это доказать? – спросил он.
– Нет, – ответил Ван Вейтерен. – И не смогу, если мы прекратим расследование.
Хиллер потер большими пальцами рук один о другой и одновременно нахмурил лоб.
– Ты и сам прекрасно все понимаешь, не хуже меня, – сказал он наконец. – В некоторых случаях… в некоторых случаях, значит, нужно в первую очередь ориентироваться на пользу для общества. Если даже ты, вопреки всем ожиданиям, найдешь настоящего убийцу, кому от этого станет лучше?
– Мне.
– Ты не считаешься, – ответил Хиллер. – Возьми всех имеющих отношение к этим историям и проанализируй, кому раскрытие дела принесет пользу. Ну? Давай посмотрим! Убитым женщинам? Нет! Верхавену? Нет! Полиции и суду? Нет! Общественности? Нет!