Возвращение
Шрифт:
– О мой благородный рыцарь, не соизволите ли вы оказать честь одинокой фее и прокружить её в венском вальсе?
От неожиданности Парамон Иванович резко обернулся, отчего колпак слетел с его головы. Он надеялся, что женский голос предназначался кому-то другому, однако рядом никого из мужчин не было, а дама смотрела прямо на него.
– Я, знаете ли, неловок в танцах, – заикаясь, промямлил Парамон и конфузливо зарделся.
– Ничего, мы это на ходу исправим. Не будете же вы позорить отказом даму, да ещё хозяйку бала, при всём честном народе! – ответила княгиня и, взяв его под локоть, твёрдо потянула на себя.
А дальше все закрутилось в туманном
Парамон Иванович, вконец расслабившись, от нахлынувшего восторга пытался исполнить арию из какой-то незнакомой оперы и, если бы княгиня не отговорила его, обязательно спел бы. Ему казалось, что всё это происходит не с ним, и это кто-то другой всё крепче обнимает даму за талию. Он абсолютно не замечал ни позднего времени, ни того, сколько удивлённых, любопытных взоров внимательно следят за их парой.
И уж совсем он не понял, куда вдруг все подевались, а они оказались наедине в спальне княгини. Княгиня ласково шёпотом называла его Парамошей, всё плотней прижималась к нему и что-то пыталась сделать своими губами с его ртом.
Отрезвление наступило резко и неожиданно, когда она сняла платье и попросила помочь расшнуровать корсет. В полумраке забелело обнажённое женское тело, никогда доселе Парамоном невиданное. Княгиня, напевая, убежала в ванную, пообещав через минуту вернуться к своему герою. И вот в этот самый момент ясность мысли окончательно вернулась к Парамону Ивановичу.
«Господи! Что я творю! Бежать, немедленно бежать, пока не вернулась!» – подумал он и кинулся прочь. Минуя тёмные залы и коридоры, переступая через спящих слуг и поваров на кухне, ему каким-то чудом удалось выбраться на улицу, где, на его счастье, попался извозчик. Вскоре он был уже дома и благополучно заснул в своей постели.
После недельных праздничных каникул всё началось как обычно. Парамон Иванович пришёл с утра в министерство и начал разгребать деловые бумаги. Через полчаса к нему в кабинет заскочил коллега. Плотно закрыв дверь, он пристально посмотрел Парамону Ивановичу в глаза и спросил:
– Ну как?
– Что «как»? – удивился Парамон.
– Ну, княгиня твоя как в постели? Хороша, поди? Орёл! Как говорится, в тихом омуте!
– Да нет, послушай, не было ничего, – сконфузился наш герой.
– Ну да, конечно, не было. Только весь город неделю говорит о твоих похождениях. Княгиня первая и рассказала подругам, какой ты неутомимый гигант по этой части, а те уже далее всем по маршруту. Впрочем, я тебя понимаю. Не хочешь – не говори. Интим – дело тонкое. Только мой тебе совет – с мужем её поаккуратнее. А то ведь старый, старый, а все ж генерал. Ну, будь здоров.
Дальнейшие три дня Парамон Иванович прожил по одной и той же схеме: вопросы друзей, любопытные, зовущие взоры молодых и не очень женщин, осуждающие взгляды седовласых мужей. Перцу добавил появившийся в бульварной газете фельетон с прозрачными намёками о похождениях молодого ловеласа и светской львицы. Венцом всему был вызов Парамона к начальнику департамента, который по-старчески, даже с некоторым сочувствием, пожурил его, пристыдил и предложил написать заявление об увольнении, дабы не позорить министерство
Парамон Иванович не стал возражать, взял расчёт и покинул Петербург навсегда. Перед отъездом он заглянул в антикварную лавку и купил на память о столице приглянувшуюся ему бронзовую, о семи вершках статуэтку загадочной женщины.
Всю свою дальнейшую жизнь Парамон Иванович провёл у себя в имении у моря, где благополучно женился на соседской барыне, успешно разводил виноград и никогда более не заводил знакомств ни с какой другой женщиной.
Северная сторона
Посвящается моему деду
У Петра Александровича Бадина в ночь на девятое декабря умерла жена. Доконал-таки её проклятый грипп. Что ж, любой жизни бывает конец. И так, слава Богу, при ее-то болезнях до восьмидесяти дотянула. Но Пётр Александрович, привыкший за полста лет к тому, что его благоверная всегда рядом, затосковал. Будучи знатным мастеровым из породы кузнецов, он много работал и умел делать всё: слесарить, плотничать, знал по токарному ремеслу – мог всё исправить и наладить. Когда возвращался вечерами с работы, жена встречала его у калитки, провожала в дом, поливала водой на уставшие потемневшие руки, подавала полотенце и усаживала за стол ужинать. От заботы, тепла и уюта усталость отступала.
По такому распорядку и прожили они длинную совместную жизнь. А расставались только однажды, но на целых десять лет, когда стахановца Бадина вызвали в местное отделение НКВД и обвинили в заговоре по подрыву моста заброшенной узкоколейки. Пётр Александрович поначалу отказывался признать такую чушь, но, когда увидел в проёме полуоткрытой двери, как два здоровенных энкавэдэшника проволокли по полу бесчувственное окровавленное тело товарища из депо, понял, что дела его плохи. Это понял и юркий молодой следователь. Тут же подсунул протокол, ловко загнув лист так, чтобы осталось только место для подписи. И подписал себе Бадин, в одночасье ставший врагом народа, десять лет лагерей в студёных краях сибирской тайги, и пошёл по этапу в первых рядах сотен тысяч осуждённых в тридцать седьмом по статье 58 УК РСФСР.
А жену его с тремя малолетними детьми в несколько дней выселили из райцентра. И как они выжили – одному только Богу известно. Пётр Александрович тоже выжил, вернулся к жене, обнял уже взрослых детей, и стали они налаживать жизнь, восполнять потерянное время. Дом построили, ребят выучили. Опять же амнистия помогла после смерти вождя народов. Бадин снова в стахановцы выбился. Тяжёлые испытания не развели их, как многих, а, наоборот, скрепили. И всю оставшуюся совместную жизнь они радовались каждому дню, обычным будничным событиям, смотрели телевизор, чаёвничали, ковырялись на огороде и как-то по-особому внимательно относились друг к другу. Но пришёл момент, когда жена слегла от простуды и однажды вечером попросила Петра Александровича выйти на улицу принести ей немного снега, чтобы сбить жар. А когда через несколько минут он вернулся, супруга уже отошла в мир иной.