Возвращение
Шрифт:
– Но со здоровьем у него было все в порядке?
– Насколько я знаю, да.
– Почему же он решил уйти на покой?
– Господин Бенедикт, его интересовал главным образом Золотой век, особенно начало эпохи космических полетов. Он постоянно искал артефакты того времени. Думаю, самым захватывающим событием для него стало погружение на дно океана и осмотр Музея космоса во Флориде. Некогда там можно было найти множество материалов – да вы и сами прекрасно знаете. Но полагаю, в конце концов он решил, что больше ничего не найдет. Он прошел по всем возможным следам, потратил большую часть жизни на поиски артефактов из Музея
Саутвик заставил меня задуматься о том, каково было жить в Темные века, когда мир разваливался на части. Население безудержно росло, повсюду свирепствовали болезни и голод, безумствовали религиозные и политические фанатики. Все, кто мог, старались бежать с планеты. Это приблизило первый период серьезных межзвездных полетов и колонизации.
– В какое именно время все погибло? – спросила я Алекса.
– Если ты об экспонатах Музея космоса, то большинство их перевезли в Хантсвилл, когда стал подниматься уровень моря. Туда же отправились и предметы с Лунной базы, но это было лет на восемьсот позже, в начале Темных веков. В конце концов пришлось покинуть и Хантсвилл. Рассказывают, будто один владелец склада в Централии помог перевезти артефакты и все они оказались в Централии.
Алекс откинул голову на спинку кресла.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я.
– Превосходно.
– В чем тогда дело?
– Думаю о Гейбе. О том артефакте, о передатчике. Гейб был бы счастлив найти его. Он потратил кучу времени на поиски реликвий той эпохи, но ему попадались только кирпичи и всяческий хлам. – Он глубоко вздохнул. – Да, Гейб был бы рад его увидеть. Даже просто к нему прикоснуться.
– Пожалуй, у них с Бэйли было много общего, – заметила я.
Все знали Алекса как человека, не испытывавшего нежных чувств к артефактам. По всеобщему мнению, алмаз Агуала четырехтысячелетней давности, который якобы был на Торе Канадре, когда она давала интервью «Вестнику Горпы», для Алекса всего лишь возможность заработать. То же касалось и блокнота Генри Комера, которым он швырнул в доктора Грейса на вручении премии Архейна. Я сама в это долго верила, хотя на самом деле Алекс попросту пытался скрыть эмоции. Как и Бэйли, он увлекался Золотым веком и понемногу начинал испытывать такую же страсть к утраченным артефактам. Что случилось с экспонатами музея в Хантсвилле? Сохранились ли они где-нибудь?
В последующие несколько дней он побеседовал со всеми живыми родственниками, имевшими хоть какую-то связь с Бэйли. Большинство знали его плохо и говорили, что он почти все время отсутствовал. Некоторые даже не подозревали о его увлечении Золотым веком. Другие знали о нем, но для них это мало что значило – Бэйли уезжал надолго, и никто не поддерживал с ним связи. И мы не нашли никого, кто слышал бы что-нибудь о передатчике Корбетта.
Однажды вечером, когда я уже закрывала контору, позвонила Хуанита Биянка.
– Я представляю «Семьи „Капеллы“», – сказала она. – Могу я поговорить с Алексом?
Ей, вероятно, уже перевалило за сто, и вид у нее был весьма целеустремленный.
– Что такое «Семьи „Капеллы“»?
– По-моему, это ясно из названия. Родственники собираются вместе. Мы не верим в успех правительственной операции по спасению и не хотим, чтобы
Я слышала, как Алекс возится на кухне.
– Погодите минуту, Хуанита. Сейчас посмотрю, на месте ли он.
Затем я жестом велела Джейкобу спросить Алекса, хочет ли тот принять звонок. Несколько мгновений спустя Алекс вошел в мой кабинет.
– Здравствуйте, Хуанита. Чем могу помочь?
– Господин Бенедикт, становится ясно, что при очередном возвращении «Капеллы» эвакуировать всех не удастся. Нам нужны гарантии того, что никто не станет делать глупостей, из-за которых мы можем потерять корабль. И нам хотелось бы, чтобы вы подписали петицию с требованием не рисковать и не трогать двигатели. Вы готовы это сделать?
Алекс бросил страдальческий взгляд в мою сторону.
– Хуанита, я понимаю вашу озабоченность и знаю, что Джон Краус не станет рисковать жизнями пассажиров. Но проблема намного сложнее, чем может показаться. Прошу прощения, но помочь ничем не могу.
– Ясно. – На лице ее появилось выражение крайнего разочарования. – Жаль.
– Наверное, не стоит беспокоиться насчет излишнего риска.
– Есть еще кое-что. Мы требуем, чтобы на борт корабля поднялись двое добровольцев и остались там, когда он снова нырнет. Пассажиры должны знать, что происходит. Вы с самого начала играли заметную роль в этом деле, и мы рассчитываем на вашу помощь.
– В смысле – вы хотите, чтобы я отправился на «Капеллу»?
– Это может спасти ситуацию, господин Бенедикт.
Я посмотрела на него и покачала головой: «Только не вздумай». Он закатил глаза:
– Хуанита, это не слишком удачная мысль. У СПГ будет радиосвязь с капитаном Шульц, и, думаю, они сообщат все, что потребуется.
– Что ж, – сказала она, – похоже, вы больше уверены в этих людях, чем я.
– Возможно, я просто лучше их знаю.
Холодно попрощавшись, она исчезла. Алекс пронзил меня лазерным взглядом:
– Ты ведь не думала, что я в самом деле соглашусь на такое?
– Практически не сомневалась, – ответила я.
– Рад, что веришь в меня.
Глава 10
Ценность добычи часто состоит в ее неуловимости. На самом деле мы больше всего хотим обладать тем, чего нет ни у кого.
По мере того как близилось время встречи с «Капеллой», росло волнение среди журналистов и общественности. Повышался интерес к другим потерянным кораблям. Саболь и Кори Шаво, две девочки, спасенные с «Неустрашимого», снова стали попадать в новости. «Неустрашимый» покинул французскую базу на Брандизи восемь тысяч лет назад, однако его пассажиры остались живы, причем для них прошло всего несколько недель.
К несчастью, чтобы поравняться с кораблем, потребовалось слишком много времени и удалось спасти только двух девочек, прежде чем корабль снова увлекло назад. Саболь было тринадцать, Кори – на три года меньше. Вероятно, они стали самыми юными гостями, когда-либо приходившими к Чарльзу Кеффлеру на его шоу.
«Как вы себя чувствовали, – спросил их Кеффлер, – оказавшись в таком необычном месте?»
«Мне было страшно, – ответила Саболь. – Мы выросли на Брандизи, где жило всего несколько тысяч человек. А тут много народу – и ни одного знакомого».