Возвышение Бонапарта
Шрифт:
Без сомнения, партии всполошились, видя, что теперь над ними есть старшой и судья; для них Бонапарт – это нежданно появившийся властелин; благодаря появлению на сцене этого нового фактора, полного неожиданностей, приходится переделывать заново все комбинации; политики в тревоге; их муравейник разметан одним ударом. Но для народной массы внутренний вопрос остается на втором плане, ибо решение его зависит от того, как разрешится внешний, а этому Бонапарт Италийский, Бонапарт Египетский несомненно даст великое и славное разрешение. Журдан справедливо пишет: “Проницательные люди предвидели, что он не замедлит завладеть властью”, но тут же добавляет: “Народ видел в нем лишь неизменно победоносного генерала, предназначенного восстановить честь оружия республики” [485] и затем дать ей возможность насладиться победоносным отдыхом. Вот почему народ больше радуется его возвращению в вандемьере, чем будет радоваться в брюмере захвату им власти. Нация вверяет ему не столько управление, сколько начальство, готова примириться даже с тем, что гражданская власть станет только атрибутом военной. Нужен прежде всего меч, обращенный против иноземца, покровитель и защитник, непогрешимый и несокрушимый, под охраной которого можно будет наконец отбросить страх и ожить; вот каков смысл грандиозной народной овации, устроенной Бонапарту.
485
Отчет
Если крестьяне Нижних Альп толпами бегут по ночам. провожать его с факелами, оберегая его от разбойников; если города, через которые лежит его путь, устраивают в честь его иллюминации; если весь Лион радостно поднимается ему навстречу; если народ танцует на улицах, кружась в вихре пляски, и кричит “виват” под окнами гостиницы, где он остановился; [486] если в честь его оказывается необходимым наскоро сочинить и поставить у Целестинцев пьесу, где актеры невнятно бормочут или читают по книжке свои роли, которых они не успели выучить; если народный поток подхватывает его карету и как будто несет ее; если достаточно слуха о его приближении, чтобы на протяжении десяти миль все города, деревни, отдельные усадьбы, почтовые станции расцветились флагами, а городские обыватели и поселяне нарядились в национальные кокарды и выстроились на пути трехцветными шпалерами; [487] если все население юга и юго-востока растерянно теснится и жмется к нему – это оттого, что в нем видят спасение и защиту от иноземца, который стоит невдалеке, за горами, и вот-вот, перейдя через Альпы, хлынет потоком из ущелий и горных проходов, неся с собой проскрипции и репрессалии. В Фрежюсе, когда жители брали на абордаж корабль Бонапарта и лезли на борт, на все санитарные запреты и угрозы возможностью заразы они отвечали: “Для нас лучше чума, чем австрийцы!”. [488] Народу, без сомнения, известно, что для того, чтоб окончательно прогнать врага и добиться мира, нужно будет напрячь все силы, но он готов на всякое усилие, раз им будет предводительствовать Бонапарт. К нации как будто сразу вернулись бодрость и энергия; в Невере батальон новобранцев отказывается отправиться по назначению, так как он зачислен в кавалерию, а лошадей нет; тогда новобранцам говорят, что Бонапарт во Франции, и они начинают просить, чтобы их отправили сейчас же, как есть, без лошадей. В Фонтенбло офицеры словно ожили; прежней вялости, уныния нет и следа; все поглощены одной мыслью – поднять дух и выправку солдат, привести свою часть в блестящий вид, чтобы показать ему. “Наши офицеры прямо помешались на этом, потому что батальонный командир был лично с ним знаком”. [489] Таково было возбуждающее влияние этого человека; таковы были скрытые пружины, управлявшие народом. Желание, готовность налицо; от него ждут, чтобы он собрал всех готовых к бою и во главе их ринулся в Италию, Германию или куда угодно, чтоб нанести решительный удар, а затем пусть делает, что хочет, с Францией. На юге один клубный оратор обратился к нему с такими словами: “Идите, генерал, разбейте и прогоните врага, а затем мы вас сделаем королем!” [490]
486
Мемуары Марбо, I.
487
M'emoires de Marbot, I, 45.
488
M'emoires de Bourienne, III, 19.
489
Les Cahiers du capitaine Goigne Т, р. 74.
490
M'emoires de dus de Raguse, II, 51.
Впрочем, эта речь, против которой Бонапарт протестовал с целомудренным негодованием, не нашла себе отклика. Общее мнение – что он победит в интересах республики и вдохнет в нее новую жизнь. Больше того: его возвращение вернуло симпатии многих французов республиканскому режиму, убедив их, что республика, восторжествовав, благодаря великому человеку, над внешними врагами, может упрочиться и упорядочить свой внутренний строй, облегчить, наконец, народные тяготы и сдержать свои обещания. Этим людям, когда-то верившим в революцию, обманутым ею, жестоко страдающим из-за нее и клянущим ее в лице ее теперешних представителей, показалось на миг, что прежний идеал, потускневший, загрязненный, встал перед ними в новом блеске, воплотившись в одном человеке. Из контрреволюционеров иные, неисправимые фантазеры, тешат себя иллюзией, будто Бонапарт работает на пользу их возлюбленных принцев; более проницательные понимают, что на пути их встало крупное препятствие; они говорят: “Теперь нам долго не развязаться с республикой”, [491] предчувствуют, что этот человек примирит Францию c революцией. Наиболее довольны искренние, убежденные республиканцы, еще не отделяющие Бонапарта от республики, какой они ее понимают – неиспорченной, мужественной, гордой. Порыв радости, убивший Бодэна, испытывали и многие другие. Даже в совете пятисот депутаты обеих партий, умеренные и якобинцы, но все революционеры, вначале поддались общему опьянению; 30 вандемьера президентом избран Люсьен. Все отчеты констатируют подъем общественного духа, иными словами, выражаясь официальным языком эпохи, возрождение веры в революцию и судьбы ее. В театре теперь аплодируют патриотическим песням и требуют повторения. [492]
491
Albert Sorel “La R'evolution de Brumaire” (Revue des Deux Mondes du 1-er janvier 1898).
492
Полицейские донесения за вандемьер. Национальный архив, А IV, 1329.
Армии толкуют возвращение Бонапарта в том же смысле, как и простые граждане – республиканцы; потому-то они и ликуют. Итальянская армия громким продолжительным ура! возвещает радостную новость врагам. В гельветической армии, у истока Рейна, происходит многозначительный диалог между двумя часовыми, французским и австрийским, перекликающимися через реку, с одного берега на другой. – Австриец: “Ну что, француз, приехал-таки ваш король?” – Француз: “У нас нет короля, и мы не хотим его”. Австриец: “Разве Бонапарт не король ваш?” – Француз: “Нет, он наш генерал”. – Австриец: “Ну так будет королем вот увидите. А все-таки он будет молодчина, если даст нам мир”. [493]
493
Письмо бригадного генерала Брюне Сульту, от 10 брюмера. Военный архив дунайской армии, папка за ноябрь 1799 г.
Казалось бы, победы Масены и Брюна, сделав его возвращение менее необходимым для отечества, должны были ослабить впечатление; наоборот, они его усилили, всколыхнув общество, заставив его выйти из своего оцепенения; они постепенно подняли настроение; они оживили французскую душу, сделали ее вновь чуткой, отзывчивой, готовой воспринять решительный толчок. Эти победы, предвестницы блестящего конца, вовремя рассеяли туман, тяжело нависший над Францией; после них блеснул на небе первый проблеск зари, а теперь встает из волн и самое светило, разливая вокруг себя жизнь, зажигая сердца прежним пылом. Беспримерный прием, оказанный Бонапарту, не есть заявление покорности нации, которая сознательно простирается у ног властелина, чтобы потонуть и уничтожиться в нем. Его должно рассматривать скорее, как пробуждение революционного пыла и патриотизма, ибо эти две страсти уже десять лет сливаются в народной душе, вместе угасая и оживая. Франция патриотов и революционеров не звала господина; она знала лишь низких тиранов – перед нею явился вождь. Для народа с этим человеком возвращались дух и счастье революции; больше того – он был залогом и символом воскресения нации.
ГЛАВА VI. БОНАПАРТ В ПАРИЖЕ
Бонапарт идет прямо в Париж через Бурбоннэ; неожиданное и негласное прибытие. – Дом на улице Победы. – Визит правительству. – Возвращение Жозефины; семейный раздор; прощение. – Наплыв посетителей. – Первая забота Бонапарта. – Он изучает настроение общественного мнения и партий. – Упорная борьба крайних партий; восстание на Западе. – Напряжение ослабевает; желание успокоения в публике и у многих людей, причастных к политике. – Общественное мнение не требует насильственного переворота. – Каким образом Бонапарт думает осуществить желание нации. – Где он найдет точку опоры. – Бонапартизм правой и бонапартизм левой. – Сийэс, или Баррас. – Причины, побуждавшие Бонапарта вначале сторониться Сийэса; последний отказывается сделать первый шаг. – Инцидент; посредничество Талейрана; обмен визитов. – Завязываются переговоры. – Обед у Барраса. – Соглашение с Сийэсом. – Тактика, принятая по отношению к Баррасу. – Характер договора, заключенного между Бонапартом и главарями пристроившихся революционеров – Острота одного из них – Бонапарт и Институт. – Генерал идеологов, – Вашингтон, или Цезарь.
I
Бонапарт вернулся в твердом намерении покончить с директорией и присвоить себе власть. Увидев, с каким восторгом встречает его народ и услыхав призыв масс, он счел бесполезным длить опыт и устремился прямо к центру. Выехав из Лиона, он выбрал кратчайший путь, через Бурбоннэ, и стрелою помчался в Париж. Навстречу ему стремилась Жозефина. Зная все свои прегрешения и дрожа при мысли о свидании c мужем, она все же предпочитала пойти навстречу грозе, чем ждать ее дома; но напрасно она искала генерала на дижонской дороге, напрасно доехала до самого Лиона. Жозеф и Люсьен, более сообразительные, или лучше осведомленные, нагнали его в пути, но не смогли задержать. 24 вандемьера – 16 октября утром, три дня спустя после извещения о высадке в Фрежюсе Бонапарт без шума, без свиты, неслышно проскользнул в Париж и в свой дом на улице Шантерен, два года тому назад переименованной в честь его в улицу Победы. Он вернулся безо всего, гол, как сокол; его вещи, его багаж, следовавший за ним на некотором расстоянии от самого Фрежюса, был захвачен разбойниками под Эксом (Aix). [494]
494
Письмо комиссара департамента Устьев Роны от 27 вандемьера: “Все вещи генерала Бонапарта стали добычей королевских бригантов, уверяющих, будто они имеют патент от принца Карла”. – Национальный архив.
Он вернулся в дом, приютивший после итальянской кампании его странствующую по свету славу; то был небольшой отель во дворе и с садом позади, в только что отстроившемся квартале, веселом от обилия зелени. Он снова увидел полукруглую приемную, расписной салон, в помпейском вкусе, кабинет, выходящий окнами в сад, и самый сад, довольно красивый, уже осыпавшийся, где бледный мрамор античных ваз выделялся на ржавом фоне осенней листвы. Увидел и брачный покой с его экстравагантной и героической обстановкой: барабаны, превращенные в табуреты, альков в виде палатки, кресла с выгнутыми луком спинками сидений и колчанами по бокам, повсюду изысканную, причудливую роскошь, несколько отдающую фальсификацией, смесь художественных произведений и всяких безделок, напоминающих Жозефину, отмеченных ее печатью.
Но была ли у него еще жена? Она искала его на большой дороге, чтобы попытаться оправдать себя в его глазах. Его собственная семья разбрелась в разные стороны, спеша навстречу его удаче; Люсьен и Жозеф, не успев завладеть им на пути, не торопясь, возвращались теперь домой; Луи, его любимый брат, присоединившийся к двум другим, по дороге захворал и остался лежать больной в Отэне. Полина с Леклером были уже на пути из деревни в Париж. Жером был в пансионе, Каролина с Гортензией у м-ме Кампань, Элиза в Марселе. В этом огромном Париже, занятом им одним, где найти тепло семейного очага? Из всей своей семьи он застал только суровую женщину, которая научила его не доверять судьбе и все время оставалась бесстрастной свидетельницей эпической авантюры, – только свою мать.
Париж узнал о его прибытии на другой день из газет. “Он остановился у себя, на улице Победы, где нашел свою мать, еще не старую женщину лет сорока семи. С ним прибыли Бертье, Монж и Бертолле; он страшно утомлен”. [495] Весь день он отдыхал и только на минутку заглянул в Люксембург, к президенту директории, Гойе. А на другой день, как подобает корректному человеку, нанес официальный визит директории в полном составе.
Директория рекомендовала ему вернуться вместе со всей своей армией, это извещение он получил уже в Провансе, – она отнюдь не разрешала ему вернуться одному, без армии, неожиданно ускользнув от врагов, что было настоящим бегством. А он, притом же, ухитрился избежать карантина, что еще усугубляло незаконность его образа действий. Если бы правительство арестовало его и отдало под суд, оно было бы только в своем праве. Недоверчивые республиканцы, нюхом чуявшие узурпатора, завистливые товарищи по оружию, личные враги Бонапарта, советовали поступить именно так, – но кто посмел бы это сделать? Обществу эта вполне законная мера показалась бы святотатством; народ не позволил бы коснуться меча республики; он уже теперь ставил Бонапарта выше законов. Директория покорилась своей участи и добровольно подписалась под отпущением вины, произнесенным нацией.
495
Парижские письма за 25 и 26 вандемьера.