Возвышение короля
Шрифт:
Тварей?
Как легко слетает с моих губ это уничижительное слово, когда я говорю об орках и гоблинах. Но мой собственный жизненный опыт убеждает меня в обратном — как, например, тот случай с Нойхаймом, рабом–гоблином.
Все это слишком сложно, и, угодив в кипящий котел, я отчаянно цепляюсь за слова Кэтти–бри. Мне нужно верить в то, что те, в кого я стреляю, кого зарубаю мечами, не способны к раскаянию, дурны, неисправимы, что цель их жизни — уничтожение.
А иначе как мне смотреть на свое отражение в зеркале?
Признаюсь:
Испытал облегчение, увидев, что началась война…
Можно ли представить себе нечто более странное? Как может война — любая война — вызвать чувство облегчения? Это трагическая неудача добрых ангелов, потеря разума, способности чувствовать; момент, когда душа уступает низменным инстинктам.
И все же мне стало легче, когда я увидел, что войну начало Королевство Многих Стрел, и я солгал бы самому себе, если бы вздумал это отрицать. Я был рад за Бренора, потому что, уверен, он сам начал бы войну, и тогда неизбежное несчастье легло бы тяжким бременем на его плечи.
Мне стало легче и за Кэтти–бри, потому что она так решительно и бескомпромиссно заявляет, что для орков не существует исправления.
Так она толкует песнь богини.
Но ее толкование поколебало мою веру в эту богиню.
Кэтти–бри не настолько уверена в себе, как хочет показать. Прежде, когда мы еще не видели ужасов войны, голос ее звучал тверже. Но все изменилось после того, как мы, прячась за стенами Несма, ожидали следующей атаки, нового витка насилия. В те дни с помощью огненных шаров и огненных элементалей она уничтожила немало врагов, и поступила совершенно правильно, потому что защищала жителей города.
И все же ее прекрасное лицо постоянно нахмурено, в голубых глазах ее я замечаю боль и, несмотря на ее улыбку, вижу, что на душе у нее тяжело. Она продолжает придерживаться поучений Миликки и своих собственных заявлений, и заклинания ее смертоносны. Но каждая смерть, случившаяся в городе или за его стенами, лишает ее покоя, вновь ранит сердце, разрушает ее надежды.
— То, что случилось, то случилось, — повторяет Атрогейт, расхаживая по парапетам.
Но на самом деле «то, что случилось» — вовсе не то, чего желает Кэтти–бри, и поэтому война причиняет ей сильную боль, и сильнее тела страдает ее душа.
Но я рад за Кэтти–бри. Это одна из причин, по которым я люблю ее.
Итак, я чувствую облегчение, думая о своих дорогих друзьях, об их сердцах и шрамах, которые оставит эта война. Война всегда оставляет шрамы. И все равно мне причиняет горе мысль о смертях, жестокости, просто бессмысленности этой войны на Серебристых Болотах.
Если рассматривать победу как нечто лучшее, нежели ситуацию, существовавшую до начала конфликта, то становится ясно: сейчас победителей не будет.
Я уверен в этом.
Дзирт До’Урден
Глава 16
Мрачные
Непроницаемая тьма окутала Серебристые Болота.
Внутри стен Несма затрубили в рога, как это происходило каждую ночь.
Орки напали снова, и жители города настолько привыкли к этим атакам, что могли точно оценить численность очередного вражеского отряда по топоту сапог.
Кэтти–бри и волшебники поспешили на свои позиции. Они больше не дежурили в одном месте, несмотря на то что иногда среди орков попадались великаны. Теперь они помогали лучникам — освещали поле боя под стенами при помощи магического света, позволяя воинам целиться.
Стрелы не сыпались со стены дождем, как это было во время первого нападения. «Тщательно выбирайте цель», — таков был обычный приказ, потому что боеприпасы таяли после почти двадцатидневной осады. Каждый день храбрые мужчины и женщины выходили из города на юг, на Болота Троллей, чтобы собрать дерево, а ремесленники долгие часы мастерили луки. Но даже это не помогало, потому что хорошего дерева у южных стен становилось все меньше, и, хуже того, троллей было все больше. Отвратительные твари, очевидно, почуяли кровь, и теперь наступление на Несм шло со всех сторон.
Спокойных часов в городе было мало, а иногда защитникам и вовсе не доводилось отдохнуть.
Дзирт стоял рядом с Кэтти–бри. Стрелы в его магическом колчане никогда не заканчивались, поэтому и смертоносный лук каждую ночь участвовал в битве. Со стен летели огненные стрелы, летели сплошным потоком; казалось, это не работа лучника, а фейерверк мага.
Вдоль стены бегали Вульфгар, Бренор, Реджис и Атрогейт. Они выкрикивали слова поддержки, сбрасывали приставленные орками и играми лестницы. Когда казалось, что враги сейчас прорвутся в город, появлялась эта четверка, а за ними Дзирт. Они укрепляли оборону, и чудовищные твари отступали.
С приходом дня, больше похожего на сумерки, горожане могли разглядеть поле, почерневшее от тел, и птиц, питавшихся падалью. Кучи тел громоздились все выше, птицы становились все жирнее. Они были такими толстыми, что Реджис сомневался, смогут ли они улететь перед очередной атакой орков. Ему казалось, что птиц затопчут прямо в разгар отвратительного пиршества.
В полдень двадцать первого дня осады Несма со стороны южной стены раздались тревожные выкрики. Дзирт первым из Компаньонов прибежал на стену и обнаружил воинов РІесма, которые указывали на юг и просили поддержать небольшую группу людей, пытавшихся добраться до города.
Но неизвестные находились слишком далеко.
Тролли почти догоняли их. Слева и справа из–за сухих деревьев появлялись новые монстры. Они стремились отрезать людей от городских стен, и ясно было, что чужие воины не доберутся до Несма.
— Разведите костры снаружи у ворот, — приказал Дзирт стражникам и, обращаясь к двоим, добавил: — Найдите моих друзей. Найдите чернобородого дворфа. И Кэтти–бри.
Часовые начали задавать ему вопросы, но Дзирт их не слушал. Он перепрыгнул через парапет высотой в пятнадцать футов, ловко приземлился на мягкую землю и быстро побежал на юг, вытаскивая лук. Сверкающие стрелы полетели во врагов, вперед, влево и вправо.