Впечатляюще неистовый

Белитц Беттина

Ладно, значит, она всё ещё была сердита. Если бы мама уже простила меня, то она крикнула бы «Пришёл собачий сторож!» или даже «Пришёл Сердан!» Или она ничего бы не кричала, а вместо этого позвала бы его наверх. Но слово «твой» прозвучало ещё более колко и неоднозначно, чем слово «собачий сторож».

Мой план отвлечь мнимой беременностью от паркура, был всё же не такой гениальный, как я себе это представляла. В краткосрочной перспективе он показал результат. Но в долгосрочной, он не смог ничего улучшить. Наоборот: мои отношения с родителями были совершенно испорчены. Кроме того

для них не имело значения, что я вовсе не была беременна и в первую очередь ничего такого не сделала, из-за чего можно было бы залететь. Сердан и Сеппо были оба мысленно обвинёнными сообщниками, потому что заманили меня далеко от добродетельного пути. Но самую большую вину несла в глазах моих родителей я, потому что последовала за ними. Все мои попытки объясниться и защититься провалились. По словам мамы и папы: Так как я все прошедшие недели и месяцы сплошь обманывала, то мне всё равно нельзя было верить. Ко мне каждую секунду проявляли сосредоточенное недоверие.

– Он может подняться на верх!
– крикнула я в ответ, после того, как набрала побольше воздуха в лёгкие и сразу же по коридору пронёсся ответ, как слишком низко настроенная сирена.

– Для этого нет никаких причин! Спустись вниз и отнеси ему собаку! Баста!

– Ой-ой-ой-ой, - сказал Ленадер и затряс правой рукой, как будто обжёгся, чтобы потом сразу же снова закопать её в серой шерсти Могвая. Я, призывая, посмотрела на него.

– Давай, ты слышал, что она сказала.

– Даже с эхом, - подтвердил Леандер с усмешкой.

– Тогда давай, отдай мне наконец собаку! Сердан ждёт.
– Я нетерпеливо пнула по спинке кровати. Ревниво я разглядывала Леандера, который сидя на полу и облокотившись о стену, прижимал животом к своей груди от наслаждения говеющего Могвая. Обеими руками он проводил справа и слева вдоль позвоночника по его кривой, напряжённой спине. Мне Могвай не позволял так его гладить. Я могла считать себя счастливой, если мне было позволено дольше, чем одну минуту чесать у него за ухом. Но благосклонностью Леандера он явно наслаждался.

Он больше не шевелился, а его головка тяжело и расслабленно свисала с плеча Леандера.

Мне было совсем не просто, оставлять собаку на Сердана, но был предсказан период жары, а Могвай не мог выносить жару.

Я не могла ожидать от него, что он будет проводить весь день в душной цыганской повозке, а для того, чтобы бежать рядом с ней, он был слишком обессиленным. Могвай с самого начала принял Сердана - то, как это выглядело, Могвай был собакой любящей мужчин. А я была уверенна, что Сердан будет хорошо о нём заботится и давать ему регулярно его сердечные таблетки, которые он с недавнего времени должен был принимать.

– Кажется он уже престарелый, - пробормотал ветеринар, когда обследовал его из-за того, что тот всё-время часто и тяжело дышал. Это тоже была такая вещь, в которой я винила Леандера.

Я никогда не хотела иметь собаку, но если уж он должен был подарить мне одну, то мог бы по крайней мере выбрать щенка. Но он подарил мне деда. Ветеринар полагал, что ему как минимум двенадцать лет, если не старше. То, что Ши-тцу были долгожителями, не могло меня утешить.

–

Оторвись от него, - прорычала я на Леандера. Я не любила прощаться, даже с моей собакой. Когда он не отреагировал, я протянула руки вперёд и вытащила Могвая из его нежных объятий.
– Запакуй наконец наш чемодан. Это ведь не может быть настолько трудным.

Я обнаружила, что говорю уже почти также, как мама. Но для этого были все основания.

На протяжении часов Леандер уже спорил сам с собой и раздумывал, что же ему может понадобиться в отпуске во Франции. Так как я точно не могла взять с собой два чемодана, нам пришлось впихивать наши манатки в один. Глупо было то, что Леандер любил читать - в противоположность мне, а его «одолженные» книги были чрезвычайно тяжёлыми и занимали слишком много места. Может быть, я смогу его после уговорить взять стопку его прочитанных Bravo, и он откажется от бульварных романов.

С Могваем на руках и мешком собачьего корма на плече я спустилась вниз по лестнице. Сердан ждал на улице, подстерегаемый папой, который неуклюже приклеивал табличку к витрине нашего похоронного бюро.

Она объявляла серьёзными чёрными буквами, что Хериберт Моргенрот из-за неотложных, накопившихся ремонтных работ, в виде исключения находится в производственном отпуске и в чрезвычайных ситуациях до него можно дозвониться по мобильному. Номер мобильного образовывал в бесконечном квадрате рамку таблички. Из-за этой истории с мобильным мама и папа ругались на протяжении всего завтрака.

Мама высказала мнение, что это абсолютно бессмысленно, давать номер мобильного, так как мы будем ехать на повозке, запряжённой лошадью и папа не сможет взять и быстренько сгонять на карете в Людвигсхафен, если пробьёт последний час какой-нибудь бабульки. Папа запрещал себе сразу же такие неуважительные высказывания по отношению к своим клиентам, и уже разгорелась серьёзная ссора, которая закончилась тем, что оба начали упрекать меня из-за паркура. Собственно после нашей исповеди каждая дискуссия заканчивалась этим.

Даже нормальные, мирные разговоры кончались так. Но они всё равно стали редкими.

– Привет, Сердан, - сказала я вяло и посадила Могвая на тёплый тротуар. Он сразу же начал тяжело дышать. Ещё даже не наступил полдень, а было уже давяще душно. Воздух застопорился. Я вытащила сердечные таблетки из моего кармана брюк и положила их в мешок с кормом.

– Хорошо, спасибо, - пробормотал Сердан. С осторожным взглядом на моего отца, который с нахмуренными бровями и сморщенным лбом, приклеивал ещё один кусок клеящей ленты к свой витрине, он взял корм.

– И, как там у вас?
– прошептал Сердан угнетённо.

– Что же. Дерьмово, - ответила я беззвучно.
– Больше чем дерьмово.

– По крайней мере, вы едите в отпуск.
– Сердан отступил в сторону, так как папа внезапно решил прикрепить табличку не в середине витрины, а рядом с нами в углу.

Вместо ответа я подняла руку и сделала знак, будто хотела перерезать себе горло. Лёгкая улыбка закралась в лицо Сердана. Папа громко закашлял. Ой-ой. Нам даже нельзя улыбнуться друг другу, не то папа внезапно задохнётся.