Вперед в прошлое 10
Шрифт:
— К деньгам!
Боря с тоской посмотрел на собирающиеся над горами тучи, спросил:
— Как думаете, снег пойдет? Так хочется снега!
За всю мою жизнь на юге до 1996 года ни разу не было снега на новый год. Он мог начаться в конце декабря, но тридцать первого обязательно таял, оставляя серость и грязь.
Вернулся отчим и принялся тереть машину, злобно бормоча, что ноги чайкам повыдергивает, если увидит их поблизости, а я, хотя помнил, что снега не предвидится, ответил Борису, чтобы держать праздничное настроение:
— Похолодало.
Отмыв чаячье дерьмо и вылив воду в палисадник и сунув ведро в багажник, Василий сказал:
— Поехали. — И завел мотор.
Проезжая мимо дома Ильи, я вспомнил Игоря, который жил на базе, мылся у Каретниковых, когда не было родителей, а ел то, чем мы его подкармливали. Чтобы ему не было так грустно, вчера мы соорудили ему елку из сосновых веток. Это ужасно — сидеть одному в подвале, зная, что никто не придет в новогоднюю ночь. Надеюсь, Илья проведает его завтра, а я… будет ли праздник у Игоря, моих сироток и Лидии, у Анны Лялиной, Верочки, семейства директора — это зависит от того, приедет ли сегодня дед.
Едва мы приехали, на звук мотора на крыльцо к бдящему Боцману высыпали, накинув куртки, Ирина, Толик и бабушка. Все дружно закурили. Пуская кольца дыма, бабушка прямо в тапках вышла нас встречать, указывая Василию, чтобы машину ставил напротив гаража. Обняла маму, поцеловала в щеку будущего зятя, потом — нас с Борисом.
Подарки мы взяли всем. Помня эффект от розыгрыша безделушек в школе, мы заготовили призы и билеты, сложив все в красный мешок: нас пятеро, остальных тоже пятеро с учетом деда и Андрюши — двадцать предметов, два раза поучаствовать в лотерее. Плюс индивидуальные подарки в черно-золотистом полосатом пакете.
Подозреваю, что наибольший фурор произведет бабушкин портрет, который Борис три дня срисовывал со старой фотографии, где она совсем молодая, с орденами и в форме, а потом не мог найти подходящую рамку. Деду он приготовил аналогичный подарок.
Мы с Борисом с тревогой поглядывали на дверь — нам не хотелось видеть Андрюшу. Надеюсь, он слился и будет отмечать в другом месте, прямо спрашивать, где он, мы не стали — все знали, что у нас контры.
Василий пожал руку Толику, и тот увлек его в огород жарить мясо. Ирина обняла маму и повела в летнюю кухню, говоря:
— Ой, какой торт! Пойдем в кухню, поставишь его в холодильник, и будем оливье резать. Я только начала.
— Стойте, — крикнул Борис и с гордостью извлек из своего рюкзака «Полароид». — Фотография на память!
Ирина округлила глаза, побольше натянула капюшон куртки на лицо.
— Какая фотография! Я в халате и бигудях! Вот за столом и сфотографируемся, а сейчас — только пленку портить.
Борис расстроился, но «Полароид» не убрал — видимо, решил снимать нас украдкой.
— Дед звонил? — спросил я у бабушки, она помотала головой и погрустнела.
— Вам, как я поняла, тоже не звонил.
Ирина махнула рукой.
— Ой, да не переживайте вы так! По межгороду в праздники дозвониться нереально. Нужно в очередях
Да, она права, но все равно тревога не отпускала. Бабушка спросила:
— Когда он ориентировочно должен приехать? Семь — девять часов вечера?
— Ну да, — кивнул я. — Час-два поспать, и — за стол.
— У него еще семь часов, чтобы добраться к нам, сейчас только два. Зачем себя изводить понапрасну? Идемте, дети, елку наряжать! Самую лучшую вчера из лесу принесла. Ну, лучшую из тех, что можно брать.
— А где Юрка? — спросил я на ходу.
— В клубе праздник до восьми вечера, всякие конкурсы и подарки. Он там.
Ели в наших лесах не растут, потому все наряжали сосны, называя их ёлками. Двухметровая красавица стояла в зале возле телевизора, крестовину бабушка накрыла белой тканью и обернула ватой. Было видно, что с одной стороны, с той, которая повернута к стене, веток совсем мало — значит, это дерево росло в тени и было обречено, уверен, бабушка взяла не самую красивую сосну из доступных, а ту, что можно — по сути, проредила самосев.
Чуть в стороне в старой коробке поблескивали игрушки, разложенные слой за слоем на пожелтевших от времени газетах.
— Только осторожнее, — попросила бабушка и открыла еще одну коробку, где игрушки лежали в вате. — Особенно — с этими, они довоенные, из моего детства.
Я подошел, как завороженный, сел возле коробки, скрестив ноги, и долго не решался прикоснуться к хрупкому стеклу, ведь теперь я как никто знал, до чего же хрупка жизнь и как скоротечно время. Представил, как пятьдесят лет назад как маленькая черноволосая девочка перебирает игрушки, развешивает на елке. И вот теперь точно так же это буду делать я, ее внук.
Боря замер рядом, не понимая, что меня так удивило. Я взял фигурку красноармейца. Этот воин пока вышел целым из битвы со временем, только выцвел и получил несколько царапин-ранений. Вот девочка в пальто и шапке. Ребристый орден, поверх золотого напыления — кривенькие серп и молот, словно нарисованные ребенком. Ручной росписи часы, где стрелки застыли на двенадцати. Огурец. Снеговик. Дирижабль с надписью «СССР».
— Я развешу эти игрушки поближе к стволу, — сказал я, — чтобы точно их не повредить.
Бабушка принесла коробку с гирляндой, и они с Борей стали ее распутывать, а я придвинул к себе скрепки и принялся делать из них крючки. Один конец крепился к игрушке, второй, больший — к ветке.
Закончив с гирляндой, намотанной на бабушку, Борис воскликнул:
— Момент истины! — И сунул штекер в розетку.
Зажглись и погасли красные и зеленые огоньки, потом — синие и оранжевые.
— Работает, — удовлетворенно резюмировала бабушка. — Приступаем!
Закипела работа. Боря подавал мне игрушки, я их цеплял, начиная сверху. Бабушка умилялась в стороне. Когда закончились обычные, в ход пошли раритетные игрушки, которые я не доверил Борису и размещал так, чтобы, если вдруг сорвутся, они упали на вату и не пострадали.