Вперед в прошлое 2
Шрифт:
— Господи, мама, на тебе лица нет! Худая, грязная… Ну хоть не зря? — Судя по голосу, она собралась сочувствовать, а не радоваться за нас.
— Шестьдесят, — ответила бабушка.
Толик услышал, поперхнулся дымом, закашлялся и прохрипел, пуча глаза:
— Что? Кхе… Сколько?!
— Шестьдесят тысяч чистыми, — ответил я, с трудом сдерживая: «А я что говорил».
Тетя Ира отстранилась от бабушки. «Не верю!» — читалось на ее лице.
— Во так, — развел руками я.
Приятно было наблюдать, как светлеет тетушкино лицо. Не сдержавшись, она
— Круто! Какая ты молодец, что решилась!
— Я-то что, это все Павлик. — Она кивнула на меня. — Я-то как раз до последнего не верила, что все получится.
Тетушка озадачилась, смерила меня взглядом. Упертая какая! Не может принять, что мелочь пучеглазая в лице меня оказалась права, а она, зрелая и мудрая женщина — нет. Главное, чтобы это не породило неприязнь. Впрочем, бабушка на моей стороне.
Всей толпой мы двинулись на стоянку для сотрудников: тетя Ира тарахтела, вытаскивая из меня подробности, бабушка так устала, что отвечала раздраженно и односложно; мы с Толиком плелись следом.
— Как ты догадался поехать в Москву? — спросил Толик, забирая тележки с разобранными картонными коробками, у меня остался пакет с подарками детям, лекарствами и кофе.
— Предположил, — ответил я.
Еще раз перечислять все доводы не осталось сил. И вообще все жутко раздражало, как когда болеешь, а кто-то донимает и вынуждает проявлять активность. После поезда потряхивало от качки в вагоне, казалось, земля под ногами растягивается и сжимается, и есть шанс оступиться.
В душ! Потом — упасть и дрыхнуть, дрыхнуть, дрыхнуть. Только бы успеть, пока воду не отключили!
Возле «шестерки» Толика, припаркованной на стоянке для сотрудников, бабушка сказала:
— Давайте сперва Павлика отвезем, ему ближе. Потом уже — в Васильевку.
— А он из центра сам не… — начала тетя Ира.
— Он с деньгами, — злобно бросила бабушка. — Вопрос исчерпан.
Мы с ней уселись на заднее сиденье и вырубились одновременно, а открыл глаза я уже возле школы в нашем поселке. Что такое детство? Это когда спать — обязанность, а не единственное желание. Не получается у меня быть правильным подростком: пашу, как трактор. Еще ж я пообещал друзьям сегодня провести тренировку! Если не очухаюсь, вздремнув в обед, позанимаемся вполсилы.
Бабушка задрала кофту, отвязала мешочек с деньгами, отдала мне и легла на сиденье, говоря:
— В девять позвони, расскажи, какие новости у Оли.
Я поймал недовольный тетушкин взгляд — как так, столько денег отдать мелкому пацану? Впрочем, понятно, она воспринимает меня как своего бестолкового сына, который накупил бы жвачек и сникерсов на все, ей сложно признать, что бывает и по-другому.
Машина остановилась возле моего подъезда. Я вышел, хлопнул дверцей, но не закрыл с первого раза, пришлось повторит. Пошатываясь и еле переставляя ноги, я отправился домой. Интересно, мама на работе, или у нее хватило ума пойти на больничный? Ступенька, еще ступенька… Мне как будто сто лет, ноги налиты свинцом, еле ползу.
Я толкнул нашу дверь
— Ма-ам, Павлик пришел.
Скинув кеды, я уронил:
— Я в душ, а то будет газовая атака. Все потом.
— Ну хоть не зря? — жалобно спросила сестра.
— Все отлично, — ответил я. — Включи колонку, пожалуйста.
В ванной я пустил воду. До того, как она польется, газовую колонку включать нельзя.
Не дожидаясь горячей воды, повернул кран, подставил голову тугим струям. Вот он, кайф! Век бы так стоять. Намылиться, смыть. И еще раз. Ладно, пойду, не буду моих мучить неведением. Обернувшись полотенцем — не надевать же вещи, провонявшие потом и поездом! — я в детской натянул свежие брюки и поковылял в кухню.
Борис и Наташка уже распотрошили черно-полосатый пакет с подарками и рюкзак, который мне отдала бабушка, добрались до журналов и залипли. На столе лежал плакат с Хищником, снова свернувшийся в рулон. Мама перебирала лекарства.
— Основное будет только под заказ, — сказал я ей.
Наташка, разинув рот, держала «Бурду», перелистывала страницы так аккуратно, будто они могли рассыпаться. Борис, улыбаясь от уха до уха, изучал комиксы про ниндзя-черепах и светился от счастья так, что, если к нему подключить провод, мог бы освещать весь район.
— Круто! — просияла сестра. — Это ведь нам, правда?
— Ну а кому? Один выбери себе. И ты, Боря, возьми что-то одно. Остальное отнесу на базу, и оно будет там.
Я уселся на табуретку, подвинул к себе тарелку с блинами и принялся их поглощать, поливая вишневым вареньем.
— Тебе чаю? Или, может, кофе? — спохватилась Наташка.
— Чай, — сказал я, и в этот момент мама вытащила из пакета молотый кофе, который я взял на продажу, уставилась на него изумленно и воскликнула:
— Оно же сумасшедших денег стоит!
— Сколько? — спросил я с набитым ртом.
— На работу приносили по двадцать тысяч!
Захотелось присвистнуть, но с блином во рту это не получилось бы. Я быстренько прожевал, забрал кофе и объяснил:
— Там я взял его за десять, но не нам — на перепродажу. Вот разбогатеем, и себе такой купим. Кстати о птичках. Отгадайте, сколько удалось заработать?
Гадать никто не стал, потому что им тоже было чем поделиться.
— На работе все скинулись мне на лечение, — похвасталась мама. — Получилось восемь тысяч шестьсот пятьдесят!
— А я рыбы продала на пятерку! — Наташка еле дождалась своей очереди говорить. — Ну а ты? На лекарства, вижу, хватило.
Я молча расстегнул кармашек рюкзака, вынул оттуда пачку денег, потом распотрошил бабушкину самосшитую сумку, выложил еще один пресс.
— Чистыми мы заработали шестьдесят тысяч…
— Ох… ренеть! — выдохнула Наташка.
— Что? — Борис так и замер с открытым ртом, я продолжил:
— Здесь около сорока. Плюс двадцать отцовских, и еще десятку он должен. Плюс восемь маминых. Итого почти семьдесят тысяч.