Вперед в прошлое 8
Шрифт:
Семья… Интересно, как там отец и беременная Лялина. А Ликуша? Вот кого жаль, жила себе девчонка, а тут пришел узурпатор жизни учить, сейчас еще и заставят сидеть с младенцем. Один выход — поступать и сбегать в общагу, иначе заездят.
Я вышел в прихожую обуваться. Мама последовала за мной, говоря:
— Паша, ты только представь: миллион! Это ж все купить можно и на лето, и на зиму! Тысяча долларов!
Знала бы она, что столько же я рассчитываю зарабатывать в месяц! Но, вижу, знать ей об этом необязательно.
— Очень интересно, — сказала я, шагая к двери. —
Мама улыбнулась, а из ее глаз на меня глянула… не мама, нет, совершенно безмозглое существо, которое ради цели готово на все: отречься от близких, продать фамильные драгоценности, заложить квартиру. Никто ничего не понимает! Деньги должны работать! Ну да, заложила, но через полгода можно три таких квартиры купить!
Аж плечо самопроизвольно дернулось — то ли от того, как изменилась мама, то ли от ощущения неправильности происходящего. Надо найти и перепрятать документы на квартиру — на всякий случай. Не хватало еще идти бомжевать. Сейчас наличие прописанных детей — не повод для отказа в продаже квартиры, так что провести сделку вполне можно.
Вот только откуда ощущение неправильности происходящего? В прошлой жизни политикой я не интересовался, а то, что знал о творившемся в девяностых, почерпнул из сторонних источников много позже. Вот только память — штука странная. Говорят, что оттуда ничего не исчезает, и казалось бы забытое надо просто разархивировать. И вот это забытое почему-то всколыхнулось под напластованиями более актуальных знаний и вопило: «Не так! Не сейчас! Не время!»
Что не так с «МММ»? Я напряг память взрослого, попытался откопать хоть одного знакомого, который в это был вовлечен, чтобы понять, когда «МММ» стартовало и когда потерпело крах… Без толку. Были какие-то протесты — только это помню. Ни когда, ни где, ни как. Интересно, регрессивный гипноз способен извлечь знания из глубин памяти?
И если сейчас действительно только старт компании, есть несколько месяцев, чтобы прокрутить деньги и неплохо подняться, а вот потом… Надеюсь, успею маму вовремя остановить. Вот только пойду в библиотеку, прочитаю «КоммерсантЪ», узнаю, когда кампания стартовала и сколько есть времени, чтобы в это поиграть.
Если предположить, что мое появление в Москве так сработало, что Мавроди что-то там почувствовал, и «МММ» стартовало раньше, чем в той реальности, откуда взрослый я, то с этого момента все мои знания могут оказаться неактуальными, потому что затронуты глобальные процессы внутри страны, которые сдвинут все остальное.
Я выбежал на улицу, прихватив сумку с подарками. Бежал и не мог надышаться морским воздухом. Настроению не давал воспарить лишь грядущий разговор с друзьями о базе и быках. Ну, чем раньше узнаю детали, тем понятнее будет, что со всем этим делать.
Глава 3
Славяне
Подниматься к Илье было… не страшно, нет — неприятно. Как когда идешь к смертельно больному человеку, не зная, как себя с ним вести, о чем разговаривать. Понятно, что надо держаться, будто ничего не случилось, но гложет беспомощность и непонятно откуда взявшееся чувство вины, которое особенно
Ступенька. Еще ступенька. Задержаться на лестничной клетке, выглянуть в окно, где собрались наши и в свете двух фонариков ждут меня. Один луч голубоватый, второй оранжевый. А я в темноте незаметно проскользнул в подъезд и направился к Илье, потому что, если с ними языками зацепишься — пиши пропало.
Дверь в квартиру Ильи все та же, без повреждений. Палец лег на кнопку звонка. Донеслись шаги, возня, тетя Лора крикнула:
— Илья! Павлик пришел.
Снова шаги, щелчок замка. Дверь распахнулась, и я переступил порог. Илья посторонился, пропуская меня в зал, где всегда работал телик, когда родители дома, а сейчас было так тихо, словно в доме и правда покойник.
Диван на месте. Ни тумбочки, ни телевизора с предметом моей недавней зависти и вожделения — видиком, ни кресла и стола. Лак, покрывающий шкаф, потрескался, словно его били битой или камнями. Одной дверцы нет, вторая покосилась. Стекла частично выбиты, вместо них фанера. Из спальни явился Ян, сказал спокойным голосом:
— Капец я испугался, когда они вломились! С битами! Когда меня там, на рынке, убивали, я так не боялся!
Из кухни вышел Леонид Эдуардович, вполне себе целый, на лице ни ссадин, ни кровоподтеков, только двигался он так, словно у него болела каждая мышца, как после интенсивной тренировки. Придерживаясь за грудь, он сел на диван и откинулся на спинку.
— Телевизор тоже разбили? — спросил я полушепотом.
— Зачем разбивать то, что можно забрать, — спокойно ответил он. — Зал разгромили, сам видишь. Кухню разгромили, побили посуду и стекла в окнах. Две спальни не тронули.
— Кухонный комбайн забрали, — пожаловалась тетя Лора, вынося тарелку одуряюще пахнущих пончиков. — Вот, угощайся. И ребятам возьмите, а то голодные целый день.
— Это получается уже грабеж! — возмутился я. — Причем средь бела дня. И это нельзя так оставить.
Родители Ильи переглянулись. Леонид Эдуардович сказал:
— Есть вероятность, что после заявления в милицию нас просто закопают. Это совершенно отмороженные люди.
— Да! — добавил Ян. — Прикинь, трое во-от таких шкафов!
Каретников-старший продолжил:
— При самом благоприятном развитии событий их задержат. Но деньги у них точно есть, а значит, их быстро выпустят. К тому же это просто так называемые торпеды, за ними стоят серьезные люди, которые не допустят, чтобы их останавливали люди типа нас.
— Думаешь, мы испугались и решили просто утереться? — криво усмехнулся Илья и скрестил руки на груди. — Не-ет.
— Мы жить хотим, — сказала тетя Лора.
— Кто они? — спросил я. — У меня ж мачеха и отец — менты.
Леонид Эдуардович улыбнулся снисходительно.
— Павел, мы отлично знаем твоего отца. Кстати, он на днях звезду получил, так что больше не старлей, а капитан. И он не пойдет против тех, кто стоит выше.
— Так кто они? — повторил вопрос я, непроизвольно сжимая кулаки.