Вперёд в прошлое
Шрифт:
– Я не люблю политику, не знаю, кто, когда чихал. Но это все сделал Горбачев...
– ?
Майя начала рассказывать мне о Горбачеве, отозвавшись о нем, как о предателе.
– Все началось после смерти Брежнева. Это так мама рассказывала.
– А когда он умер?
– В 83, нет, в 82 году. Не знаю точно, это был такой полный мужчина с густыми бровями. Когда в Москве начались какие-то брожения, я была подростком. Мама умерла в 91 году от рака груди. А через два года тетка отдала меня замуж за Мурата. Сначала он был инструктором ЦК, а чуть позже министром
Майя долго мне рассказывала о новой жизни в Туркмении. Часто останавливалась. Вздыхала и с какой-то надеждой смотрела на меня.
Я был раздавлен всеми ее новостями. Она родилась позавчера... Это если говорить о времени, когда я сел в модуль - 25 июля. Да, я видел Майю в положении.
А еще вечером, накануне похода в гараж, услышал от матери, что Майя родила. Я собирался поздравить её.
– А дом? Когда его снесли?
– Это все мой министр. Он получил разрешение от властей города о сносе дома еще в 1995 году. Но это произошло двумя годами позже. Людей разбросали, куда только было возможно и невозможно! В основном выселили в пригороды: Безмеин и Аннау, в старые блочные дома, бараки. Никакой компенсации! Никакой жалости! А мы жили у отца мужа, а он начал строить дом именно на этом месте... Не могу больше жить здесь! Что мне делать дальше?
Джанет вдруг зажала себе рот, словно не захотела выпустить все свое отчаяние! И посмотрела на часы:
– Мне надо возвращаться! Я готовлю и убираю в доме все сама.
– Подожди, ты не рассказала, что случилось с моей мамой.
– Она не долго прожила, после того, как вы исчезли... Я была совсем маленькой. Много лет спустя о вас мне рассказывала моя мама.
Я поник головой. Потом долго смотрел на город, никак не желая поверить, что оставил мать одну со своим горем. Нет, когда вернусь, я обязательно избавлюсь от этой машины! Зачем она мне! Я буду жить нормальной жизнью, как все!
Мне стало жалко не только маму, но и всех обитателей нашего дома, которых новая власть не пощадила.
– Послушай, Джанет, - я взял ее руку в свою, и она вздрогнула, почему-то оглянувшись, - я могу отправить тебя к твоей маме, когда она была жива. Это в моих силах.
– Разве ты Бог?
– Она очень естественно перешла на 'ты', вероятно принимая меня все-таки за своего сверстника с небольшим перевесом в годах.
– Это же машина! Кто изменит во мне меня саму? Кто исправит всю боль, что я испытала за эту жизнь? Или у тебя есть для этого средство?
Я опустил голову. Ну, какой я Бог? Я просто воспользовался чужой машиной, чтобы 'проветриться' перед работой. Надо возвращаться и сделать все, чтобы мама еще долго жила! Пора вперед, в прошлое! Но на прощанье мне хотелось как-то утешить несчастную дочь Майи:
– Но я могу вернуть тебя чуть раньше, до того, как прилетел сюда. Это запросто...
– Запросто?
Джанет склонила голову. Ну, чистая Майка! Она казалось, соскучилась по этому русскому слову.
– А ты можешь вынести меня до того времени, как меня зачали?
Джанет
– Могу, но это изменит, наверное, весь мир.
– Пусть изменит! Может тот Брежнев умрет, успев подготовить новую команду, а Андропов проживет чуть больше, как какой-то китайский коммунист, который не позволил Китаю стать буржуазным?
Ничего себе, это она не разбирается в политике?!
– Тогда ты, наверное, станешь другой, может быть, парнем...
– Лучше жить парнем в этой стране...
– Она встала.
– Ах, о чем мы говорим! Никому не дано предугадать помыслы Аллаха!
В ее глазах читалась покорность судьбе как генетическое, восточное качество женщин.
– А ты женат?
– она снова села, ничуть не удивляясь фантастическим возможностям машины, в которой оказалась. Перенеси я ее на Луну, и там бы она чувствовала себя как дома...
– Был, - вздохнул я против своей воли. Я всегда вздыхаю при ответе на этот вопрос. Слишком много душевных сил отобрал у меня этот развод. Да и не столько он, а предательство Милки, убежавшей с офицером в Кушку.
И был сразу понят. Еще минуту мы просто посидели молча.
И вдруг я улыбнулся. Господи, как я мог забыть? Такое всплывает как-то неожиданно, озаряя память о школе.
Я встал, наклонился к Джанет и чуть прикоснулся к ее губам. И снова сел в свое кресло, улыбаясь, словно сделал какое-то удивительное дело, от которого всем стало хорошо и свободно.
А она, ах, красавица, ах, умница, посмотрела на меня сначала удивленно, затем воскликнула с тонкой радостью:
– Вы так когда-то поцеловали мою маму?
– Да! И это было в девятом классе, когда мы возвращались со школьного вечера. Мы поспорили о том, что... Сейчас вспомню, о чем мы поспорили.
Я нахмурил лоб, словно это были воспоминания столетнего старика.
'Я туркменка, а ты русский, - сказала тогда Майка.
– А что будет, если мы поцелуемся? Нас накажет один из наших Богов?'
'Не знаю, - пожал я плечами.
– Вон Витька Сапаров. Мама у него украинка, а отец сакар (туркменское племя). И ничего, живут и еще дети есть - Людка, Бахарка, Ленька'.
'Тогда поцелуй меня!'
И тогда я очень осторожно, словно ожидая грома и молнии, прикоснулся к ее губам.
После этого поцелуя мы с Майкой рассмеялись, почувствовал ту же землю под ногами. И побежали по осенним листьям.
Да, был конец сентября.
Глава 5. Мой старый дом
Я оставил Джанет у входа в ее дом. Мы договорились, что при случае, когда мне покажется, что ей невмоготу, прилечу к ней и заберу ее. Хоть куда! Хоть в Америку, хоть в Австралию, хоть в Сибирь, на станцию Зима, где родился поэт Евгений Евтушенко! Но мы оба понимали, что мне, наверное, сквозь время невозможно будет почувствовать ее тоску и отчаяние!