Впереди - полоса

Самофалов Леонид В.

–  Смотрите сами.
– И капитан принялся водить пальцем по линиям графика.
– Вот эта нисходящая - линия записи оборотов. В этой точке - обозначим ее точкой «а» - она изламывается. Видите?

–  Почти незаметно.

–  Но ведь есть! Что тут отрицать?

–  Я ничего не отрицаю, - ровным голосом ответил Попов.
– Я только говорю: излом почти незаметен.

Капитан загорячился.

–  Ваш летчик поставил РУД на «стоп» или даже за «стоп». Сработал гидрозамедлитель, обороты уменьшились до

нуля. Вот и все!

–  Не вижу истоков вашего «выходит», - по-прежнему не повышая голоса, произнес Попов.
– Так и я могу объяснить: в силовую установку перестало поступать топливо, обороты уменьшились до нуля. Где же причина?

–  Э, нет, товарищ майор!
– Омелин усмехнулся.
– Мое «выходит» подкреплено объективными данными. Вы обычно шасси выпускаете перед третьим разворотом, не так ли?

–  Обычно. Но не во всех случаях.

–  А какая при этом выдерживается скорость?

–  Не свыше пятисот пятидесяти.

–  Вот то-то!
– капитан с торжеством поднял палец.
– А у вашего летчика она была равна семистам! Отсюда выходит: времени до посадки в обрез, необходимо резко снижать обороты. В спешке РУД переводится не в положение малого газа, а на «стоп». Но ваш лейтенант этого не видит, потому что выпускает тормозные щитки.

–  Совершенно с вами согласен, - послышался от двери голос подполковника Кострицына, заместителя командира полка.
– Я запрашивал дальний привод, там подтверждают: один из истребителей шел к полосе на повышенной скорости.

Попов не заметил, как вошел подполковник.

–  Кто именно подтверждает?
– спросил он, не оборачиваясь к Кострицыну.

–  Ефрейтор Юрчишин.

–  Хорошо, - сказал Попов.
– Я с ним поговорю.

–  То есть, - подполковник впился взглядом в комэска, - вы намерены ревизовать мои слова?

–  Я намерен отыскать истинную причину остановки двигателя. Но для этого мне нужны факты. Не сомневаюсь, что Юрчишин говорит правду, но мне нужно расспросить его подробнее.

–  Шерлок Холмс! На версию других выдвигаете свою?

–  Сравнение неудачное, - парировал Попов.

Кострицын обратился к Омелину:

–  Распорядитесь принести записи «одиннадцатой» в предыдущих полетах.

–  За какой период?
– уточнил Омелин.

–  За самый короткий. Хватит записи предыдущего полета Баталина.

Принесли запись, началась дешифровка. Попов внимательно следил за ходом дела. Картина складывалась не в пользу Баталина. В предыдущем полете после третьего разворота он держал скорость около семисот километров в час.

–  Ну, что вы скажете, товарищ майор?
– обратился к нему подполковник.
– Хотите, расшифруем и другие записи?

–  Зачем?

–  Чтобы вы имели факты .

–  Дело ваше, - невозмутимо отозвался Попов.
– Чем

больше, тем лучше. Но даже один этот факт противоречит вашей версии, товарищ подполковник. Скорость после третьего разворота была завышена, а двигатель не останавливался. Не останавливался он и во всех предыдущих полетах.

Попову нельзя было отказать в логике. Даже Омелин склонил голову, призадумавшись.

Кострицын вышел из себя.

–  Да он, этот ваш Баталин, либо разболтан до предела, либо вообще больной!
– выпалил он.
– Вместо того чтобы думать о пресечении нарушений, вы вздумали выгораживать виновника!

–  Я попросил бы разговаривать со мной так, как требуется по службе, - заметил Попов.

–  Надо гнать таких из авиации!
– не слушая командира эскадрильи, продолжал Кострицын, - Вам известно, что он во время полетов песни поет, стихи сочиняет? У вас в воздухе есть время петь? Нет? И у меня нет, и ни у кого нет! Он и вас и всех нас подведет под монастырь! Он на нашу голову инспекторов нашлет, а нашу часть, как вы знаете, должен посетить маршал! Кого вы защищаете, товарищ майор?

–  Никого, товарищ подполковник. Летчик Баталин в защите не нуждается: он не останавливал двигателя. Капитан Омелин может не знать, но вам превосходно известно: конструкция рычага управления двигателем на нашем истребителе исключает непреднамеренное перемещение его в положение «стоп». Это проверено экспериментально. И я хочу разобраться объективно…

–  Это не объективность, - прервал его Кострицын, - это объективизм! Вы защищаете честь мундира!

* * *

На разборе полетов, выслушав мнения по поводу предпосылки, командир полка сказал:

–  С выводами спешить не будем. Техники разбирают двигатель. Послушаем, что они скажут.

Сердюков велел остаться командирам эскадрилий и их заместителям. Летчики разошлись.

Попов связался по телефону с ефрейтором Юрчишиным.

–  Я не говорил, что скорость была завышена, товарищ майор, - ответил удивленный Юрчишин.
– Я сказал товарищу подполковнику: мне показалось, что кто-то прошел над нами быстрее обычного.

И тут Кострицын передернул!

С первых дней пребывания Баталина в полку у него не сложились отношения с Кострицыным. Началось с торжественного построения. В то утро Сердюкова вызвали в штаб округа, он поручил провести церемонию заместителю. Кострицын, намолчавшись, увлекся речью так, что заскучали и «старички» и новички. Попов отметил про себя: как важно уметь говорить коротко и ясно!

Неожиданно Кострицын умолк и остановил взгляд на Баталине.

–  Что вы сказали рядом стоящему, лейтенант?