Впереди разведка шла
Шрифт:
Теперь мы действовали вместе с разведчиками Субботина. Комбат принял решение — стремительной атакой смять заслон у моста. По его сигналу ринулись в атаку. Минеры, угодив под перекрестный огонь, бросились бежать, кидая шнуры, зажигательные трубки. Метались по деревянному настилу, сигали через перила в реку... Те, кто засел у переправы, поняли, что положение безвыходное, поперли на мост.
Мост удалось захватить целым. И хотя через него кое-кому из немцев удалось улизнуть, основные силы вражеского гарнизона оказались в критическом положении. И здесь мы здорово накостыляли злосчастным
Над городом взвился красный флаг. Своим освобождением Николаев обязан и нам, гвардейцам генерала Свиридова. В оперативной сводке 28-й армии от 29 марта 1944 года говорилось: «...2-й гвардейский механизированный корпус в ночь на 27 марта передовыми частями ворвался на юго-восточную окраину города, в течение суток вел упорные уличные бои; на следующий день во взаимодействии с 10-м гвардейским стрелковым корпусом, преодолев огромное сопротивление врага, его инженерные заграждения, в 1 час ночи ворвался в город. 4-я и 5-я гвардейские механизированные бригады достигли рощи юго-западнее Варваровской переправы, а 6-я гвардейская механизированная бригада вышла к вокзалу» *.
* ЦАМО СССР. Ф. 382. Оп. 8465. Д. 114. Л. 243.
Николаев. Когда началась война, мне пришлось в нем пробыть ровно сутки. Но даже за это короткое время я не мог не влюбиться в этот своеобразный южный город с его улицами, прямоту которых подчеркивали пирамидальные тополя и акации, аккуратные домики под черепицей, малахитовый отблеск бугской воды...
А что увидел теперь? Все вокруг разорено, обезображено. Многие постройки разрушены, под ногами крошево из битого стекла. Даже в самом центре города надолбы, траншеи, мотки колючей проволоки...
Ходить и ездить следовало с опаской — многие дома, мостовые, тротуары, скверы противник заминировал.
Саперы майора Фомина осматривали каждый дом, прилегающую территорию, слушали миноискателями землю. Иногда останавливались, клали свое «оружие», приседали на корточки, медленно и осторожно разгребали грунт руками, извлекали из ямок круглые лепешки мин...
Позже на улицах появились местные жители. Они разбирали развалины, очищали улицы, сбивали указатели — стрелки, круги, квадраты, всю оккупационную бутафорию, определявшую режим городской жизни.
Мужчины, женщины и дети с явными признаками истощения подходили к нашим солдатам и офицерам, обнимали их, плакали, рассказывали о тех бедах, которые им пришлось пережить в течение почти трех лет. Особой жестокостью отличались гитлеровцы из 783-го охранного батальона. Чудовищные преступления творились по указкам коменданта Николаева генерала Винклера, начальника жандармерии области майора Бютнера, начальника охранной полиции города майора Витцлеба, его заместителя капитана Шмале. Грабеж фашисты превратили в своего рода индустрию. Они вывозили заводское оборудование, станки, трамвайные вагоны, отправляли в Германию эшелоны с зерном, салом, птицей, овощами, лекарственной травой, облагали население штрафами, налогами, контрибуциями. Среди бела дня эти «знатоки старины и любители изящных искусств» выдирали картины из рам, которые находились
В зоосаде немцы застрелили и сожрали медведей и косуль, а румыны повылавливали золотых рыбок из аквариумов и продавали их на базаре.
Немало злодеяний посеяли здесь оккупанты, многое удалось им разрушить. Вот только душу советского человека, его надежды разрушить они не смогли. Восторжествовала грозная сила правды, правое дело. И возвратилась вновь сюда песня, которая родилась в горькие дни отступления:
Нас опять Одесса встретит как хозяев,
Звезды Черноморья будут нам сиять.
Славную Каховку, город Николаев,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
По случаю освобождения города состоялся многолюдный митинг. На импровизированную трибуну, украшенную флагами, поднялся секретарь обкома партии Иван Маркелович Филиппов и произнес проникновенную речь. Он горячо поблагодарил генералов, офицеров, солдат и партизан за освобождение, воздал должное тем, кто бился за город до последнего дыхания и пал смертью храбрых. Потом предложил почтить всех погибших минутным молчанием. В длинном скорбном списке значился и наш комбриг полковник Александр Петрович Рослов.
Закончился митинг знаменательно: по радио прозвучал салют, которым Москва поздравляла освободителей Николаева. У многих из нас на глазах были слезы радости за живых и печали за тех, кому не суждено было увидеть этот весенний день.
Чуть позже я случайно встретился с сержантом Николаем Беспечным из роты старшего лейтенанта Олега Чуринова. После Берислава наши пути разошлись, а вот теперь я подробно узнал из рассказа Николая о том, как дралась их рота и какова судьба ее командира...
Форсировав Ингулец, рота, не останавливаясь, двинулась в сторону хутора Шевченко. Здесь гитлеровцы сопротивлялись с особой яростью. Выбив их из хутора, подошли к железной дороге Херсон — Снигиревка. Но с ходу прорваться к ней не удалось, пришлось в лесопосадке окопаться.
Комбриг полковник Лященко вызвал к себе Чуринова и поставил задачу: растянуть подразделение по посадке на полтора-два километра, создать у гитлеровцев видимость, что здесь обороняется вся бригада. Она же в это время уйдет в сторону Музыковки. Чуринову с бойцами придется догонять бригаду после выполнения задания.
А оно было не из легких. Оборону пришлось занимать в абсолютной темноте, без карты, на незнакомой местности. К тому же после тяжелого наступления в роте осталось около полусотни бойцов. И все же гвардейцы продержались до установленного времени.
— А где же командир Олег Чуринов? — нетерпеливо спросил я сержанта.
— К Музыковке мы вышли без особых потерь, а вот здесь, у Водопоя, командира подловила пуля.
— И что с ним?.. — у меня сбилось дыхание.
Беспечный потянулся к брезентовому кисету, достал «катюшу» — самое надежное орудие для добывания огня. Кремнем служил осколок точильного камня, кресалом — обточенный кусок драчевого напильника, а трут был из какой-то кудели.
— Ранило его тяжело. Отправили в госпиталь...