Впусти меня
Шрифт:
— Я же сказал, бананов нет.
Оскар указал на один из лотков:
— Я имел в виду банановые пастилки.
Он услышал, как Эли фыркнула от смеха, и поступил так же, как она: приложил палец к губам и шикнул на нее. Продавец усмехнулся, положил в пакет пару банановых пастилок и вручил его Оскару.
Они направились к дому. Прежде чем взять конфету, Оскар протянул пакет Эли. Та покачала головой:
— Спасибо, не хочу.
— Ты что, не любишь сладости?
— Мне нельзя.
— Вообще никаких?
— Не-а.
— Блин, вот обидно.
— Не очень.
— Ты что, никогда их не пробовала?!
— Нет.
— Так откуда же ты тогда знаешь...
— Знаю, и все.
Такое случалось не первый раз. Они разговаривали, Оскар о чем-то спрашивал, и разговор заканчивался этими ее «просто это так» или «знаю, и все». Без всяких объяснений. Это была одна из ее странностей.
Жалко, что ему не удалось ее угостить. Ему так хотелось продемонстрировать свою щедрость, сказать — бери сколько хочешь! А она, оказывается, не ест сладкого. Он закинул в рот банановую пастилку и покосился на нее.
Вид у нее был и правда нездоровый. И эта седина... Оскар читал в одном рассказе про человека, поседевшего от испуга. Может быть, кто-то ее напугал?
Она смотрела по сторонам, обхватив плечи руками, и казалась такой... маленькой.Оскару захотелось ее обнять, но он не осмелился.
У подъезда Эли остановилась и взглянула на свои окна. Свет не горел. Она стояла, обхватив руками плечи, словно завязавшись в узел, и смотрела в землю.
— Оскар...
И тут он сделал это. Ее тело будто само напрашивалось, так что он собрался с духом и сделал это. Обнял ее. На какое-то страшное мгновение ему показалось, что он совершил ошибку: тело ее казалось напряженным, отчужденным. Он уже собирался прервать объятие, как вдруг она обмякла. Узел развязался, она высвободила руки, обхватив его спину, и, дрожа, приникла к нему.
Она положила голову ему на плечо, и они так застыли. Ее дыхание щекотало его шею. Они молча обнимали друг друга. Оскар зажмурился, чувствуя, что это самая важная минута в его жизни. Свет подъезда едва пробивался сквозь сомкнутые веки, обволакивая глаза красной пеленой. Лучшая минута в жизни.
Голова Эли придвинулась ближе к его шее. Тепло ее дыхания становилось все более ощутимым. Расслабившиеся мышцы тела снова напряглись. Ее губы коснулись его шеи, и по телу Оскара пробежала дрожь.
Внезапно она рванулась и высвободилась из его объятий, отпрянув назад. Оскар уронил руки. Эли потрясла головой, словно стряхивая с себя сон, развернулась и пошла к своей двери. Оскар остался стоять. Когда она открыла дверь, он окликнул ее:
— Эли?
Она обернулась.
— Где твой папа?
— Он... пошел за едой.
Ее не кормят. Вот в чем дело...
— Если хочешь, можешь поесть у нас.
Эли отпустила ручку двери, подошла к нему. Оскар уже соображал, как все объяснить маме. Он не хотел знакомить маму с Эли. Он мог бы сделать пару бутербродов и вынести их на улицу. Да, так, пожалуй, лучше всего.
Эли встала напротив него, серьезно посмотрела ему в глаза:
— Оскар... Я тебе нравлюсь?
— Да. Очень.
—
— Как это?
— Ну так. Я бы тебе нравилась, если бы не была девочкой?
— Ну... наверное.
— Точно?
— Да. А почему ты спрашиваешь?
Послышался звук, будто кто-то дергал заевшую оконную створку, и затем открылось окно. Оскар увидел за спиной Эли мамину голову, высунувшуюся из окна его спальни:
— О-о-оскар!
Эли шарахнулась в сторону, прижавшись к стене. Оскар сжал кулаки и взбежал на пригорок, встав под окнами. Как маленький ребенок.
— Что?
— Ой! Ты тут! А я думала...
— Ну что?!
— Сейчас передача начнется.
— Да знаю я!
Мама собралась было что-то сказать, но захлопнула рот и молча взглянула своего сына, стоящего под окнами, — руки по швам, крепко сжатые кулаки, тело как струна.
— Ты что там делаешь?
— Я... я иду.
— Давай скорее, а то...
Глаза Оскара увлажнились яростью, и он прошипел:
— Уйди! Закрой окно! Уйди!
Какое-то мгновение мама молча смотрела на него, затем по ее лицу пробежала тень, после чего она с треском захлопнула окно и ушла в дом. Оскару захотелось... не то чтобы окликнуть ее, но... послать ей мысль. Спокойно объяснить, в чем дело. Что не надо ему кричать, что у него...
Он спустился с пригорка.
— Эли?
Ее нигде не было. В свой подъезд она не заходила, он бы увидел. Наверное, пошла к метро, решила поехать к этой своей тетке, у которой обычно проводила время после школы. Да, скорее всего.
Оскар встал в темный угол, где Эли спряталась от его мамы. Повернулся лицом к стене. Немного постоял. И пошел домой.
Хокан затащил мальчика в кабинку и запер за собой дверь. Пацан не издавал почти ни звука. Единственное, что теперь могло вызвать подозрение — это шипение газового баллона. Придется работать быстро.
Все было бы куда проще, если бы он мог сразу накинуться на жертву с ножом, но нет. Кровь должна поступать из живого тела. Это ему тоже объяснили. Кровь мертвецов была бесполезна, более того — опасна.
Ладно. Мальчик, по крайней мере, был жив. Грудь его поднималась и опускалась, наполняя легкие сонным газом.
Он перемотал ноги пацана чуть выше колен веревкой, перекинул оба конца через крюк и потянул на себя. Ноги жертвы поползли вверх.
Где-то открылась дверь, послышались голоса.
Придерживая веревку одной рукой, он перекрыл газ и снял маску. Наркоза хватит на несколько минут, люди не люди, а работать придется; значит, нужно действовать как можно бесшумнее.
Несколько мужских голосов. Два, три, четыре? Они обсуждали Швецию и Данию. Спорт. Гандбол. Пока они разговаривали, он осторожно подтягивал тело мальчика все выше и выше. Крюк заскрипел, — видимо, когда Хокан испытывал его на прочность, угол нагрузки был другим. Мужские голоса затихли. Они что-то заподозрили? Он замер, затаив дыхание, придерживая тело. Голова мальчика болталась над самым полом.