Впусти меня

Линдквист Йон Айвиде

Хокан медленно кивнул, давая понять, что он ее слышит. Затем высвободил свою ладонь и погладил Эли по щеке. Кожа под его рукой была как заледеневший шелк.

И на него снова накатило.

Он не станет гнить ни в какой тюрьме, погрузившись в бессмысленные буквы. Не станет терпеть унижения от других заключенных, в чьих глазах он совершил страшнейшее из преступлений. Он будет с Эли. Он...

Эли наклонилась к нему, скрючившись на подоконнике:

— Что я могу для тебя сделать?

Хокан отнял руку от ее щеки и указал на свое горло. Эли покачала головой:

—

Но ведь тогда мне придется... тебя убить. После.

Хокан провел рукой по ее лицу. Прикоснулся указательным пальцем к ее губам, застыл. Снова отнял руку.

Указал на свое горло.

*

Дыхание белым облаком вырывалось изо рта, но он не мерз. Через десять минут Оскар уже дошел до магазина. Луна следовала за ним от самого отцовского дома, играя в прятки за верхушками сосен. Оскар посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он вычитал в расписании, висевшем в прихожей, что последний автобус в Норртелье уходит в половине первого.

Он пересек площадку перед магазином, залитую светом с бензоколонки, и двинулся в сторону Капелльшерсвеген. Он никогда раньше не ездил автостопом, и мама бы с ума сошла, если бы узнала. Сесть в машину с незнакомыми людьми...

Он ускорил шаг, миновав пару освещенных вилл. Там в тепле сидели люди, и им было хорошо. Дети спали в своих кроватях, не беспокоясь о том, что их вот-вот разбудят родители и станут нести какую-то чушь.

Это папа во всем виноват, а не я.

Он посмотрел на сапоги, которые все еще держал в руках, швырнул их в канаву и остановился. Сапоги лежали на снегу в лунном свете, как два темных комка земли.

Мама больше никогда меня к нему не пустит.

Папа обнаружит его отсутствие примерно через час. Бросится его искать по окрестностям, звать по имени. Потом позвонит маме. Позвонит? Наверное, да. Узнать, не звонил ли Оскар. Мама сразу услышит по голосу, что папа пьян, и устроит...

Стоп. Придумал!

Как только он доберется до Норртелье, он позвонит папе из автомата. Скажет, что уехал в Стокгольм и заночует у приятеля, а завтра как ни в чем не бывало придет домой к маме.

И папе урок, и головной боли удастся избежать.

Отлично. И еще...

Оскар спустился в канаву, поднял сапоги и, распихав их по карманам, продолжил путь. Вот теперь все было хорошо. Теперь Оскар сам решал, куда пойти, и луна дружелюбно подмигивала ему, освещая дорогу. Он помахал ей рукой и запел:

Шел как-то Фритьеф Андерссон, на шляпу сыпал снег...

Дальше слов он не знал, так что стал просто напевать мелодию.

Через несколько сот метров на дороге появилась машина Он услышал шум мотора задолго до ее появления и остановился, вытянув руку с оттопыренным большим пальцем. Машина

проехала мимо, остановилась и дала задний ход. Дверь со стороны пассажирского сиденья открылась; за рулем сидела женщина чуть моложе его мамы. Бояться было нечего.

— Здравствуй. Тебе куда?

— В Стокгольм. Ну или в Норртелье.

— Я еду в Норртелье, так что... — Оскар наклонился, заглянув в машину. — Ой. А твои мама с папой знают, что ты здесь?

— Да. Папина машина сломалась, и... Короче, так получилось.

Женщина посмотрела на него, раздумывая.

— Ну ладно, садись.

— Спасибо!

Оскар сел в машину, закрыл дверь, и они тронулись с места.

— Тебе на автовокзал?

— Да, пожалуйста.

Оскар выпрямился на сиденье, радуясь теплу, растекавшемуся по телу, особенно по спине. Наверное, сиденье было с подогревом. Все оказалось проще, чем он думал. За окном проносились освещенные дома.

Ну и сидите там!

«С песнями, с плясками в Испанию и...» куда-то там еще.

— Ты живешь в Стокгольме?

— Да, в Блакеберге.

— Блакеберг... это где-то на западе, да?

— По-моему, да. Район называется Западный, так что наверное.

— Понятно. У тебя там какие-то дела?

— Да.

— Наверное, что-то важное, раз ты сорвался посреди ночи.

— Да. Очень.

*

В комнате стоял холод. Тело затекло после долгого сидения в неудобной позе. Охранник с хрустом потянулся, бросил взгляд на кровать — и тут же окончательно пришел в себя.

Пусто!.. Холод!.. Черт!

Он поднялся на дрожащих ногах, огляделся. Слава богу! Он не сбежал... Но как, черт возьми, он дотащился до окна?! И...

Это еще что?

Маньяк стоял, прислонившись к оконной раме, а у плеча громоздился какой-то черный комок. В прорези больничной рубашки белел голый зад. Охранник сделал шаг к окну и ахнул.

Комок оказался головой. Пара темных глаз уставилась прямо на него.

Он потянулся к кобуре, но вспомнил, что оружие у него отобрали. Из соображений безопасности. Пистолет лежал в сейфе в коридоре. К тому же при ближайшем рассмотрении он понял, что перед ним ребенок.

— Стоять! Ни с места!

Он бросился к окну, и девочка подняла голову.

В ту самую секунду, когда он добежал до нее, девочка соскочила с подоконника и метнулась куда-то вверх. Ее ноги еще долю секунду виднелись за окном, затем исчезли.

Она же босая!

Охранник высунул голову в окно, успев разглядеть тень, исчезнувшую на крыше. Рядом послышался тяжелый хрип.

Ах ты черт, вот черт!

Рубашка на плече и на спине маньяка отливала в лунном свете черными пятнами. Голова его повисла, а на шее зияла свежая рана. Сверху доносился металлический грохот, словно кто-то скакал по жестяной крыше. Охранника будто парализовало.