Врачебные тайны дома Романовых

Нахапетов Борис Александрович

С точки зрения современной медицины наиболее вероятным является предположение о том, что Александр I болел одной из разновидностей крымской геморрагической лихорадки. Инкубационный период (время от момента заражения до начала заболевания) этой болезни составляет от 2 до 7 суток. Заболевание обычно начинается с внезапного значительного повышения температуры тела, иногда с познабливанием. Больные жалуются на резкую головную боль, ломоту во всём теле, боли в пояснице, тошноту, изредка рвоту, сухость во рту, нарастающую слабость. В течение первых суток заболевания температура тела достигает 39–40 градусов и остаётся на таком уровне 3–4 дня. Затем температура тела ступенеобразно снижается. Лихорадка длится от 3 до 12 дней. Иногда на 3–5-й день болезни температура внезапно снижается, обычно не доходя до нормы, а затем вновь поднимается. В отличие от больных малярией больные почти не потеют, кожа обычно

сухая, горячая на ощупь. На фоне лихорадки и связанной с ней интоксикации (головные и мышечные боли, общая слабость, недомогание, рвота, утрата аппетита, угнетение активности или, наоборот, психомоторное возбуждение) почти постоянно развиваются характерные геморрагические явления — сыпь и кровотечения. Видное место занимают общемозговые, менингеальные явления, вызванные преходящими расстройствами крово- и ликворообращения в пределах центральной нервной системы. Для острого периода характерны вялость, подавленное настроение, заторможенность, иногда оглушённость и спутанность сознания. Отмечаются галлюцинации и бред, однако чаще всего сознание не нарушается.

Таким образом, характерным является наличие двухволновой лихорадки, сочетающейся с выраженными нарушениями со стороны желудочно-кишечного тракта и центральной нервной системы. Так же типична строгая сезонность заболевания, приуроченная к весенне-летнему периоду. Возможно, в случае заболевания Александра I имела место одна из его разновидностей. Крымская геморрагическая лихорадка была выделена в самостоятельную нозологическую форму только в 1944 г., а принятое ныне название болезни дано ей, по предложению М.П. Чумакова, в 1945 г. Но, как видно из записей Я.В. Виллие, о наличии «эндемической крымской болезни» русские врачи знали уже в первой четверти XIX в. Между прочим, именно с наклонностью к геморрагиям, а не только с недостатками в бальзамировании может быть связано быстрое разложение трупа Александра I.

Совершенно по-другому оценивает вышеизложенные события житель Калужской области Н.Г. Богданов. Одержимый идеей наличия вселенского заговора против России, он утверждает в своей книге под многозначительным названием «Роль врачей в убийстве царей» (М., «Русская правда», 2004), что судьба России, а заодно жизнь и здоровье её властителей, в громадной степени зависели, «как показала многотысячелетняя история Руси, от иноземщины (вариант: от инородничества)» (с. 33). По глубокому убеждению Н.Г. Богданова, ситуация с течением времени не улучшается: «Сейчас, в конце XX – начале XXI века столица просто наводнена азербайджанцами, чеченцами и прочими нацменьшинствами (кои уже давно следовало бы назвать нацбольшинствами), находящихся (так в тексте. — Б.Н.) в Москве, конечно же, за счёт взяток» (с. 198).

«Чтобы лишить жизни русского царя, — пишет Н.Г. Богданов, — надо было иметь в России надёжные и могущественные кадры, имеющих (так в тексте. — Б.Н.) возможность проникнуть „во святая святых“. Одним из таких всепроникающих прослоек (так в тексте. — Б.Н.) являлись врачи, коим путь был открыт даже в царскую опочивальню» (с. 198).

Н.Г. Богданов даёт следующую оценку этой «всепроникающей прослойке»: «Русские лейб-медики (т.е. врачи высшей квалификации, обслуживающие придворное общество) и просто медики (доктора) характеризовались особенностями, по которым их можно было легко распознавать. Во-первых, почти все они были иностранцами, во-вторых, тоже почти все состояли в больших чинах в масонских ложах… и, в-третьих, всегда они — эти лейб-медики — оказывались бессильными против обыкновенных болезней, обыкновенных ран… За что только они получали свои звания? — удивляется Н.Г. Богданов. — Неужели тоже за счёт партийной (т.е. масонской) принадлежности?» (с. 56). К этой нелицеприятной характеристике он добавляет ещё один штрих: «Обязательная черта таких врачей, как Мандт или лейб-медик Виллие: становиться „любимцами“ русских государей, чтобы последние доверяли своим лекарям во всём, что позволяло им беспрепятственно и безнаказанно кончать со своими благодетелями» (с. 182).

Н.Г. Богданов приводит «технологию» этих процедур: «Акции подобного рода, т.е. отравления, делались так: когда всё было готово, дожидались какой-либо естественной болезни „пациента“ и под видом лекарства больному давали яд» (с. 4).

Судя по всему, Н.Г. Богданов не имеет никакого отношения к медицине, о чём красноречиво свидетельствует следующий пассаж из его «сочинения»: «Пиявки, без сомнения (хотя они и вышли теперь „из моды“), являлись средством, на которое не каждый пациент мог согласиться. Ощущать, как эти твари ползут по телу и всасываются в кровеносные сосуды, — это не каждому дано. Это

отвращение надо было преодолеть, и не у каждого больного имелись на это моральные силы. Разве только невменяемый человек мог „подставить“ своё тело, да его об этом и не спросили бы. Современным аналогом пиявкам могут служить так называемые уколы, т.е. подкожные инъекции, на которые тоже не всякий больной согласится. Таким человеком был, видимо, и Александр Павлович. Его сопротивление этой процедуре свидетельствует, кстати, о том, что он был в здравом уме и в твёрдой памяти» (с. 69).

Тем не менее он берёт на себя смелость безапелляционно судить о важнейших проблемах медицинской теории и практики. При этом он, не подозревая, видимо, о существовании понятия «презумпции невиновности», заведомо считает всех врачей, принимавших участие в лечении русских государей, виновными в смерти их августейших пациентов.

Для того чтобы «изобличить преступника» — лейб-медика Я.В. Виллие, подозреваемого им в отравлении императора Александра I, Н.Г. Богданов вслед за В.В. Барятинским (Царственный мистик. СПб., 1912) сравнивает и комментирует подённые записи (в сокращённом варианте) из дневника императрицы Елизаветы Алексеевны, «Журнала болезни» П.М. Волконского, «Заметок» Я.В. Виллие, «Воспоминаний» лейб-хирурга Д.К. Тарасова и документа на французском языке (Histoire de la Maladie), автором которого Н.Г. Богданов считает фрейлину императрицы княгиню В.М. Волконскую.

Ниже приводятся результаты этой работы:

Ночь с 5 на 6 ноября:

Виллие: «Ночь прошла дурно. Отказ принять лекарство. Он приводит меня в отчаяние. Страшусь, что такое упорство не имело бы когда-нибудь дурных последствий».

Императрица: «Провёл ночь хорошо».

Волконский: «Ночь провёл изрядно и лихорадки не чувствовал. Утром государь изволил принять восемь пилюль, предложенные Виллие. Вечером 6-го ноября благодарил Виллие за пилюли».

Четыре короткие фразы лейб-медика сразу же (ведь болезнь-то ещё как следует не началась, даже диагноз ещё не поставлен) настраивает наблюдателя на четыре разных аспекта проблемы, в равной степени необходимых баронету: «Ночь прошла дурно». То есть сразу утверждается, что болезнь серьёзна и больной страдает. Однако и Волконский, и императрица это начисто отрицают.

«Отказ от лекарств». Зарождение версии, долженствующей в будущем оправдать врачей-убийц. Но и это — чистая ложь: Александр Павлович лекарства принимал и даже благодарил за них лейб-медика. «Отчаяние» шотландца. Изображается мученическое, даже жертвенное положение Виллие, старающегося сделать всё как лучше, но получающего отказ со стороны пациента, и от этого страдающего.

И, наконец, пророчество-предчувствие: «Не слушается меня. Ваше величество, смотрите, дурно будет». Последний «аспект» чрезвычайно важен и примечателен. Болезнь, как мы говорили, ещё ничем, кроме жара и потливости, себя не проявила: лёгкое недомогание — не более; больной выпил лекарство, меры приняты (тепло, покой, синклит докторов, камердинеры, кухня, «друг» Волконский рядом, нежная жена, собственная аптека и аптекарь) — кому, какому «медицинскому светилу» придёт в данной ситуации говорить о «дурных последствиях»? Даже если государь по незначительности недуга и отмахивался от лекарства (при сильном, напомним, организме)! Но если монарх должен был умереть (а об этом знал один Яков Васильевич), то, конечно же, не от пустяковой простуды, но от серьёзной, тяжёлой и продолжительной болезни. Такую-то болезнь (не называя её, правда, по имени) и узрел якобы баронет у царя, а последний ещё и от лекарств отказывается — как тут не запророчествуешь о последствиях. На то он и «академик», на то он и «президент». Другими словами, закладывалось алиби — ведь и дневник Виллие и, конечно, «устное предание» «от Виллие» не должны были ни сгореть, ни пропасть (как исчезли, например, дневники двух императриц — Марии Фёдоровны и Елизаветы Алексеевны), но предстать в целости и сохранности перед очами «беспристрастных историков».

Все наши предположения и выводы, сделанные на основании анализа дневниковых записей одного дня, подтверждаются записями других дней в ходе болезни Александра Павловича.

7-го ноября:

Виллие: «Ожесточение болезни слишком часто повторяется, чтобы я позволил себе утверждать, что это Hemitritaeus Semitertiana, хотя эта чрезвычайная слабость, эта апатия, эти обмороки имеют большое отношение с нею».

Волконский: «Принимал слабительную микстуру, от коей чувствовал себя легче».