Враг божий

Корнуэлл Бернард

Потолок был такой низкий, что Гвиневера чуть не упиралась в него головой. Лицо ее осунулось, однако печаль придала ему некую светлую красоту, которую раньше уничтожала гордость.

– Нимуэ сказала, ты виделся с Ланселотом, – проговорила Гвиневера так тихо, что мне пришлось к ней наклониться.

– Да, госпожа.

Она правой рукой машинально теребила платье.

– Он что-нибудь просил мне передать?

– Нет, госпожа.

Она смотрела на меня огромными зелеными глазами.

– Умоляю тебя, Дерфель.

– Я

ему предложил. Он смолчал.

Гвиневера рухнула на грубую скамью. Я смотрел, как паук на паутинке спускается все ниже и ниже к ее волосам, и все не мог решить: смахнуть его или нет.

– Что ты ему сказал?

– Предложил сразиться на поединке, Хьюэлбейн против Христова клинка. И пообещал протащить его голое тело по всей Думнонии.

Гвиневера яростно затрясла головой.

– Сразиться! Вот все, что вы умеете! Животные! – Она на несколько мгновений закрыла глаза, потом проговорила кротко: – Прости, лорд Дерфель, мне не следовало тебя оскорблять, особенно сейчас, когда я хочу попросить, чтобы ты поговорил обо мне с Артуром.

Гвиневера подняла на меня глаза, и я увидел, что она раздавлена не меньше Артура.

– Ты поговоришь?

– О чем, госпожа?

– Попроси Артура, пусть он меня отпустит. Скажи, что я уплыву за море. Скажи, что сын останется у него и что сын – наш общий, а я уеду, и он никогда больше обо мне не услышит.

– Передам, госпожа, – отвечал я.

Гвиневера уловила сомнение в моем голосе и печально посмотрела мне в лицо. Паук исчез в ее густых рыжих волосах.

– Думаешь, откажет? – со страхом проговорила она.

– Госпожа, – сказал я, – он тебя любит. Так любит, что вряд ли отпустит.

Слезы выступили у нее из глаз и покатились по щекам.

– Так что он со мной сделает? Я молчал.

– Что он со мной сделает, Дерфель? – повторила Гвиневера, и в голосе ее прозвучали остатки былой властности. – Скажи!

– Госпожа, – с усилием проговорил я, – он поместит тебя в какое-нибудь надежное место, под охраной.

И каждый день, подумалось мне, будет о ней думать, каждую ночь видеть ее во сне и каждое утро не находить рядом с собой в постели.

– С тобой будут обращаться хорошо, – мягко заверил я.

– Нет! – завыла Гвиневера. Она ждала смерти, но мысль о заточении испугала ее еще больше. – Скажи, пусть он меня отпустит. Скажи!

– Я попрошу. Хотя не думаю, что он согласится. Вряд ли это в его силах.

Она зарыдала, уронив голову на руки. Я вышел из лачуги. Гвидру было страшно с отцом, и он хотел вернуться к матери, однако я позвал его точить Экскалибур. Мальчик был перепуган, он не понимал, что происходит, а ни Артур, ни Гвиневера не могли ему объяснить.

– Твоя мама очень больна, – сказал я, – а ты знаешь, что больным людям иногда надо побыть в одиночестве, – и с улыбкой добавил: – Может быть, ты поживешь с Морвенной и Сереной.

– Правда?

– Если твои родители согласятся, я буду

очень рад… Не три меч! Точи! Длинными широкими движениями, вот так.

В полдень я пошел к воротам и стал ждать посланца. Никто не пришел. Никто. Армия Ланселота просто рассеялась, как песок, смытый с камня дождем. Сам он с маленьким отрядом уехал на юг, гордо неся на шлеме белые лебяжьи крыла, а большая часть его войска пришла к подножию Кар Кадарна, бросила на землю оружие и встала на колени, моля Артура о милости.

– Ты победил, господин, – сказал я.

– Да, Дерфель, – отвечал он, не вставая. – Сдается, что так.

Из-за седой бороды Артур казался старше. Не слабее, просто старше и суровее. Это ему шло. Над нашими головами ветер колыхал знамя с медведем.

Я сел рядом.

– У принцессы Гвиневеры к тебе просьба, – сказал я, глядя, как внизу армия складывает оружие и преклоняет колени.

Он даже не взглянул на меня.

– Она хочет…

– Уехать, – перебил Артур.

– Да, господин.

– Со своим орланом, – горько проговорил он.

– Она этого не сказала, господин.

– Куда еще ей деваться? – спросил Артур, обращая ко мне ледяной взгляд. – Он о ней спрашивал?

– Нет, господин.

Артур рассмеялся горьким, жестоким смехом.

– Бедная Гвиневера. Бедная, бедная Гвиневера. Он ее не любит, верно? Она была для него хорошенькой безделушкой, очередным зеркалом, чтобы любоваться собственной красотой. Как ей, наверное, больно.

– Она молит даровать ей свободу, – повторил я, как и обещал. – Она оставит Гвидра тебе и уедет.

– Не ей выставлять условия, – со злостью отвечал Артур.

– Да, господин.

– Она останется в Думнонии, – объявил Артур.

– Да, господин.

– И ты тоже. Мордред может освободить тебя от клятвы, я – не освобожу. Ты мой воин, Дерфель, и мой советчик, поэтому останешься со мной. С этого дня ты – мой защитник.

Я обернулся к начищенному и заточенному мечу на королевском камне.

– По-прежнему ли я королевский защитник, господин?

– Король у нас уже есть, – сказал Артур. – Я не нарушу клятву, но буду править страной. Я один.

Мне вспомнился мост в Понте, по которому мы проходили перед сражением с Эллой.

– Коли ты не будешь королем, – сказал я, – так будь императором. Повелителем королей.

Он улыбнулся. Впервые с тех пор, как Нимуэ распахнула черный занавес в Морском дворце. Слабо, но улыбнулся.

И не отверг мой титул. Император Артур, повелитель королей.

Ланселот сбежал, его войско стояло на коленях, бросив щиты, стяги и копья. Безумие прокатилось по Думнонии, словно гроза, и рассеялось по ветру. Артур победил. Внизу, под палящим летним солнцем, стояла на коленях целая армия. Вот о чем всегда мечтала Гвиневера: Думнония у ног Артура и его меч на королевском камне. Однако она упустила свой шанс. Упустила навсегда.