Враг государства
Шрифт:
Но так только казалось. Сватко слушали. Причем очень внимательно. Хватая и запоминая каждое брошенное слово. Отсекая шум и напрягая слух.
Понизив голос до громкого шепота, бывший прапор продолжил ликбез:
– Раньше несколько таких ракет по окраине Москвы боевое дежурство несли. Сколько и где – не знаю, нам не говорили. Смена – три офицера и прапор. Уходили как в подводное плавание. А ракету называли уважительно – «Изделие». Вольностей с ней не позволяли. За температурой ее следили: не дай бог повысится! Это уже нештатка… У нас в бункере даже гопкалитовые патроны имелись, которые на подводных лодках используют, чтоб кислород получать.
– На фига? – попытался вникнуть в ненужные тонкости Макошкин.
– Воздух в подземелье постоянно под избыточным давлением подавали,
– А потом? – наивно спросил Макошкин.
– Потом – хана! – безумно рассмеялся Сватко. – Неясно разве!
Разлили очень экономно, отмеряя чуть не по каплям. Чтоб хватило на всех.
Выпили…
– При Горбачеве в Комитете сокращения пошли, – изливал душу бывший прапор. – Всеобщее разоружение началось, мир во всем мире, мать его… Бывшие враги друзьями сделались – хотя какие они нам друзья?! У них все на нас нацелено, они и страну развалили. Какой-то умник решил ракеты убрать. А значит, и наш отдел под зад коленом…
– Кто ж, кроме Горбачева! – догадался умный Митрохин. – Только он,
– Может, и он, – согласился Сватко, пытаясь заставить язык говорить четче. – Начали вывоз «Изделий». Несколько шахт залили бетоном, а ракеты вывезли. Остался последний объект. Но закончить работы так и не пришлось. Не успели: в девяносто первом путч случился. Музыка классическая по всем программам заиграла – думали, помер кто. Ан нет. Запустили заявление… И тут другая возня началась – политическая, кто победит – неясно. Приехал к нам генерал Антошин с полковником Бересневым – начальником отдела. Посмотрели. Посовещались. Что делать? Снять боеголовку – долго, а вывезти ракету – хоть как не успеть! Оставлять – тоже нельзя, но работы-то завершить надо, а то голову снимут. Тогда людей убрали, входы кирпичами заглушили, площадку сверху присыпали мусором, а эту, последнюю ракету так и оставили в земле. Сверху шахта прикрыта крышкой метровой толщины – не залезешь и не взорвешь, а вентиляция осталась – через газоотводные каналы. Заправленная ракета с «пристегнутой» боеголовкой в специальном контейнере находится. Как сейчас помню – мы с Васькой Шелепиным в шахту вошли, посмотрели на «Изделие» в последний раз, и аж на душе тоскливо стало: вроде как с девушкой прощались. Хотя железка, она железка и есть – неодушевленная, но для нас – почти что живая! Даже разговаривали с ней…
Сказав это, Саша Сватко так ясно представил картинку давно минувшего времени, что ощутил запах холодного воздуха из «газоотводки» с привкусом суеверного страха. «Последний день Помпеи», – посмеивались они с Шелепиным, входя в бетонную трубу, поставленную на попа. Гирлянда уходящих вверх лампочек казалась тусклой и не давала достаточного освещения. В голове кадры из фантастики – «Чужих», например. Пугающая чернота ведущего к «дежурке» тоннеля заставляла оглядываться и опасливо прислушиваться к малейшим звукам. Но если оборудование выключить – тихо, как в гробу. Приходила и сумасшедшая мысль: а вдруг, пока они тут кабели отворачивают, «Изделие» возьмут да и запустят. Бетонную трубу заполнит адское пламя и невыносимый рев. Ураган газовых потоков хлынет в газоотводные каналы и… вытолкнет «Изделие» наружу, вызвав столбняк у невольных свидетелей грандиозного, должно быть, фейерверка. В устроенном двигателями крематории люди вспыхнут, как мотыльки, и рассыплются в пепел в одно мгновение. Невысокий многогранник – «грибок» с решетками у Ломоносовского проспекта, такой же, как вентиляционные камеры метро, откликнется выброшенным огнем. Раскаленные газы с легкостью выбьют многоугольную крышу постройки и столбом рванутся вверх, потому что «венткамерой» оканчивается газоотводный канал ракетной шахты.
– Может, у вас там крыши съехали? – усмехнулся именинник.
Но Сватко не обиделся: что
– Крыши на месте были! – продолжал затянувшийся монолог Саша. – А как представишь, сколько по соседству атомных килотонн находится – поверишь, что живая. Даже атеисты, кто у нас работал, – в церковь шли креститься. А ведь тогда нельзя это было. Приходилось тайком ехать в глубинку. Но «семерка» [3] все равно все храмы на крючке держала и у попов вылавливала фамилии. Потом по партийной линии или по комсомольской нагоняй давали, да только что толку. Ребята все равно креститься ехали и детей с собой в церковь везли. Входишь в шахту, и так жутко становится, что волосы на голове шевелятся, у кого они еще остались. А у той, последней, мы только питание отключили. «Изделие» может так хоть десять лет простоять – ничего не сделается. Считай, мы с другом – Васькой-прибористом – последними эту «сатану» видели…
3
Имеется в виду Седьмое управление бывшего КГБ СССР.
Зураб достал ручку и записал услышанное имя прямо на салфетке.
– Но начальство-то знает, что шахта есть и в ней ракета? – возбудился именинник. – Президент, начальник Генштаба или кто там… директор ФСБ? Не может же такое дело потеряться!
– Никто про нее не знает! Шахту ластиком стерли с секретных карт. Документы по моему объекту уничтожили – сам жег во дворе по акту. Наверх доложили о полном демонтаже, иначе Антошина бы вмиг сняли; А так – дыр под землей много – мало ли, что там замуровано, Отдел – разогнали, людей раскидали по управлениям, чтобы до пенсии дотянули. Дослуживали мы уже в ФСК – ФСБ. КГБ СССР тоже вроде как ластиком стерли е карты, вместе с Дзержинским на Лубянке.
– Но у начальства пульт управления имелся? – уточнил Макошкин.
– После объявления ГКЧП внешнее управление отрубили – чтоб политики глупостей не наделали. Объект перевели на автономную работу. Только дежурная смена могла кнопку нажать. Правда, и не кнопка там…
– И в вашей системе никакого порядка нет! – сурово заключил Макошкин, поскребывая вилкой по краю тарелки. Звук – противный.
– Порядок был! – не соглашался Сватко. – Просто как всегда получилось! Хотели сначала проблему решить, а потом уж доделать. Но вышло не так. ГКЧП посадили, как раз до девяносто третьего и держали. Генерала Антошина, который карту тогда подправил, все равно сняли. А чуть позже он в автокатастрофе погиб. Днем, между прочим, на пустой дороге. Странная смерть!
Сватко вдруг замолчал. То ли вспоминал, как было, то ли так в свой рассказ вжился, что снова почувствовал себя в том далеком времени, по которому соскучился. Будто в воду окунулся.
Мужик протер ладонью лицо, будто воду смахнул.
– Начальник отдела от инфаркта умер и все с собой унес. А в девяносто третьем Белый дом и «Останкино» полыхнули – там уж точно про ракету никто не вспомнил. Да и некому, и не с чего – официально ее нет, Думаю, и сейчас стоит она себе, родимая, как новенькая. Только команды ждет!
Сватко передохнул и вернулся к друзьям, во время сегодняшнее. Освободившись от груза чужой тайны, он даже почувствовал некоторое облегчение. Вроде и голова просветлела, и настроение поправилось.
– Похоже, генерала вашего кто-то того: специально на тот свет спровадил, – предположил Миша Белов. – А может, и полковника до кучи,
Мишка всегда делал резкие, но справедливые выводы.
– Так я не понял, – никак не хотел врубаться Митрохин, – А на хрена в Москве ракеты?
– Чего ж непонятного! Если наши ядерный залп прошляпят или диверсанты армейские шахты повзрывают, то эти ракеты все равно до Америки долетят. Как возмездие, понял!